***
До крови ободрав плечо, Февроний выбрался на крышу и торопливо огляделся. На все четыре стороны стояли горы, вблизи был лес. Мощеная разбитая дорога уходила на восток.
«Еще бы знать, где я и что там, на востоке!», воскликнул мысленно Февроний и снова стал осматриваться. Теперь уже на предмет того, как бы побезболезненнее очутиться на земле.
Залезть на крышу оказалось легче, чем спуститься.
Февроний минут десять ползал от одного края к другому и никак не мог решить: попробовать спуститься по трубе или с разбега прыгнуть на сарай?
Сарай? Труба? Труба или сарай?
Полез в конечном счете по трубе и с уханьем сорвался где-то с середины. Минуты две лежал, прислушиваясь, не донесется ли откуда-нибудь звук шагов и старческое бормотание. Но не было слышно ни шагов, ни бормотания. Тогда Февроний встал и бросился бежать. Бежал и думал лишь одно: сейчас окрикнут со спины, сейчас окрикнут…
***
Много раз в своей жизни Февроний слышал фразу: все что ни делается, все к лучшему. Эту фразу говорил ему отец, учителя по музыке и арифметике, наставники по верховой езде. И вот если задуматься, фраза была ужасно глупая.
«Все что ни делается, все к лучшему» работает только в том случае, если после всех бед, несчастий и невзгод случается что-то хорошее. А если ничего хорошего уже не будет?
Ну, например. Вот умирает у крестьянина коза. Крестьянин ходит, убивается, потому что непонятно, как теперь кормить семью. Идет в конце концов топиться в пруд и по дороге находит кошелек с деньгами. Тогда еще понятно. «Все что ни делается — к лучшему». Но что если крестьянин не находит кошелька? Что если он решил повеситься в сарае, а не утопиться?
Нет, если очень долго ждать, не вешаться и не топиться, что-нибудь хорошее в конце концов произойдет. Не кошелек, так карнавал. Не карнавал, так солнце выглянет. Вот только пока ждешь этого хорошего, как правило, успевает произойти столько всякой скверной чепухи, что иногда нет-нет, да и задумаешься: может и правда, лучше было утопиться?
Февроний бежал уже минут пятнадцать — так, по крайней мере, ему казалось — и вдруг услышал скрип телеги. На козлах сидел какой-то человек в плаще. Убедившись, что это не его старик, Февроний выскочил из зарослей крыжовника и, напугав человека едва не сердечного припадка, стал умолять свезти его в ближайшую деревню.
— И для чего тебя в деревню? — Подозрительно разглядывая Феврония, спросил человек.
— Мне не обязательно в деревню. Можно в город или вообще куда-нибудь. Понимаете, дело в том, что я только что бежал из плена. Меня насильно удерживал в заброшенном монастыре один старик.
— В монастыре?
— Ну да. В монастыре. — Февроний с нетерпением показал рукой. — Вон там вон монастырь.
— Гм…
Человек целую вечность хмурился и задумчиво покусывал губы, так что Февроний уже был готов наброситься на него и придушить.
— Ну хорошо. — Кивнул человек. — Садись. Подброшу до деревни.
— Спасибо, спасибо, спасибо.
Февроний запрыгнул на козлы и благодарил доброго человека еще несколько минут. Благодарил, пока вдруг не опомнился.
— Постойте. Но ведь вы едете к монастырю!
— Тихо сиди! — Прикрикнул человек.
— Как это…
Февроний попытался выпрыгнуть, но добрый человек проворно ухватил его за локоть и несколько раз так тряхнул, что из Феврония едва не вышел дух.
Старик стоял у входа в монастырь и держал в руках светильник.
— Здравствуй, Гальвус! Вижу, на этот раз ты привез мне не только продукты.
— Да вот. Наткнулся на него в лесу.
— Вот оно что. Никак юноша отправился на поиски приключений?
— Не иначе. — Усмехнулся Гальвус, подволакивая юношу за шиворот. — Знаете, что он мне заливал, пока мы ехали?
Старик с интересом поднял брови.
— Уверял, что он сын королевы Изабеллы.
— Неужели?
— Так и сказал: сын королевы Изабеллы. — Посмеиваясь, отозвался Гальвус. — Да, вот еще что. В деревне про вас расспрашивала какая-то девица. Молодая, волосы белокурые. Не из местных.
Старик нахмурился.
— Девица, говоришь? И что она расспрашивала?
— Да это вот. Сказала, что ищет старика и мальчика.
— И что ты ей ответил?
— Да что ответил? Сказал, что мальчиков у нас в деревне особенно не водится. Со стариками тоже туго. Зато старух и коз, хоть отбавляй.
***
— И куда, позволь спросить, ты направлялся?
Старик сидел на стуле и с интересом разглядывал Феврония.
— Если не хочешь, можешь мне не говорить. Но я ведь, кажется, уже упоминал, что до ближайшего поселения отсюда десять лиг? И кажется, я говорил, что не желаю тебе зла? Все что я хочу, это помочь тебе.
Старик вздохнул.
— Молчишь? Ну, будь по-твоему.
С тех пор существование Феврония кардинально поменялось. Дни полетели как телега под откос. Один, другой — и так без счета. Старик как прежде приносил еду, задавал короткие вопросы. Все как всегда, но было одно важное отличие. Как только с едой и вопросами было покончено, старик вставал со стула и в комнату врывался яркий свет. Голову пронзала острая мучительная боль. И Февроний падал на пол без сознания.
Так и продолжалось. Вопросы, темнота. Вопросы, темнота.
— Кого ты больше любил в детстве: маму или папу?
Темнота.
— Как проходят заседания королевского совета?
Вспышка, темнота.
— Чего ты боишься больше всего на свете?
— Чего я боюсь больше всего на свете? — Медленно повторял Февроний, чтобы понять, что спрашивают.
Вспышка, боль и темнота.
Головные боли с каждым разом становились все сильнее. Февроний уже давно не понимал, какой был день. А если за окном висели сумерки, даже не представлял, какое время суток: утро, вечер. Но самое страшное было другое. Самое страшное было то, что теперь у Феврония не было ни секунды времени, чтобы что-нибудь обдумать или осознать. Он заканчивал ответ на очередной вопрос, и тотчас наступала темнота. А едва он выныривал из этой темноты, старик ставил перед ним тарелку с супом и снова что-то спрашивал. И так без конца. Вопросы, темнота. Вопросы, темнота. Вопросы…
***
Из записей Энцио
Старик держал Феврония в заброшенном монастыре далеко на севере. Монастырь и сам по себе производил довольно удручающее впечатление, а вкупе со зловещей тишиной в округе и вовсе нагонял неизъяснимую тоску.
Февроний лежал без сознания в одной из башен. Мы вынесли его на воздух. Там он пришел в себя и первым делом бросился на шею Галатее.
— Ну будет, будет. — Утешала Галатея и растерянно смотрела на меня и на Гастара. Казалось, что еще немного, и она разрыдается сама.
Старика не было нигде. Мы осмотрели монастырь сверху донизу. Обошли все комнаты, проверили подвал, чуланы. Не было не только старика, не было даже и намека, что он тут когда-то был.
Галатее явно не терпелось поквитаться с ним за прошлый раз. Гастар, по-видимому, разделял ее намерение. Я в целом тоже разделял намерение. И все же поневоле спрашивал себя: такая ли это светлая идея, искать встречи с человеком, который одним движением посоха способен швырять людей направо и налево? Так что когда мы обошли все закутки и старика нигде не оказалось, внешне я, конечно, подосадовал, но про себя с великим облегчением вздохнул. Подумал: ну и славно. Напрасно только притащили дюжину гвардейцев из столицы.
Глава XVIII. Письмо
Из записей Энцио
Шаги становились все громче и отчетливее. Уже некоторое время я сидел положив книгу на колени и не сводил взгляд с двери. Наконец, раздался стук.
— Войдите. — Сказал я.
На пороге предстал слуга с выпученными глазами и с трудом переводя дыхание, принялся показывать куда-то за спину.