Виновник случившегося, склонив голову набок, опустив руки, стоял возле него. Он и понять не успел, как же это все произошло.
— И как это она так резво рванулась? — протянул он.
— Только бы железо выдержало, пока эти бараньи головы начнут немного соображать, — покорившись судьбе, вздохнул сержант.
Поняв, что на этот раз все, в общем, обошлось, Эрвин оставил свою сводную команду продолжать обучение и ушел.
В дивизионе шел митинг. В это время Эрвин выдавал командирам батарей оружие. Через открытое окно в оружейный склад долетали обрывки речей с учебного плаца. Слов разобрать было нельзя, но голоса ораторов звенели от натуги. С продолжительными перерывами раздавались аплодисменты. Это были обыденные звуки, привычные еще с прошлого лета, когда выбирали солдатские комитеты и часто проводились митинги. Одно время собраний стало столько, что они вконец надоели. Эрвин удивлялся, что находятся люди, обладающие охотой без конца говорить. Лично он предпочитал действие.
Он почти автоматически проверял совпадения номеров оружия на бирках, прикрепленных к каждой винтовке, и в карточках на торце ящика; когда он задерживал какую-нибудь винтовку в руках подольше, внутри у него как-то странно посасывало. Эрвин подумал; из нее теперь будут стрелять в людей. Один солдат будет стараться убить другого! Винтовка, которой наяву идут убивать людей, все же нечто совсем иное, чем все газетные сообщения о ведущихся тут и там военных действиях.
Разговоры о войне ходили и раньше. Хозяин их квартиры, умудренный жизнью учитель Альтман, вечерами в разговорах со своими жильцами по разным поводам повторял: имейте в виду, ребята, Гитлер силен и очень опасен, теперь у него в руках пол-Европы, но на этом он не успокоится. Поверьте мне, вам еще придется воевать с немцами. Но от этих предсказаний до действительности было необъятное расстояние, ведь оставался в силе недавний пакт. Говорить о приближении войны казалось таким же абсурдным, как и предостерегать их, молодых и сильных парней: знайте, ребята, однажды и вы станете старыми да дряхлыми!
Теперь вдруг это расстояние улетучилось. Возникло ощущение некой обнаженности. Неожиданно между тобой и войной не оказывалось уже ничего — ни лесов, ни гор, ни полков неведомых армий.
За свои двадцать восемь лет Эрвин пока всерьез не задумывался о смерти. Всегда у него находились более насущные проблемы. Теперь в груди защемило. Назвать это страхом смерти было бы явным преувеличением. Но перед глазами Эрвина вставали газетные снимки с полей сражения в Польше и Франции после прорыва там немецких войск: оружие, ранцы и каски, остовы сгоревших машин, большие вздувшиеся трупы лошадей и маленькие скрюченные тела солдат…
Створки окна оружейного склада были распахнуты настежь, голоса доходили внутрь, но через решетки не проникало даже дуновение ветерка. Эрвин еще вначале сбросил френч, и все же рубашка взмокла от пота. Все подхлестывало сознание, что он куда-то опаздывает.
Раздав оружие и заперев в шкаф бумаги, Эрвин пошел посмотреть на свою автошколу.
Подходя к спортивной площадке, он еще издали услышал удар и треск, к которым примешался жалобный вскрик сигнала. Когда он подошел, бойцы, как пчелиный рой, обступили машину. Один из обучающихся ударился кузовом о дерево, боковой борт повис. У «форда» не осталось ни одного крыла, машина в своей оголенности походила на человека, который появился полураздетым на улице.
— Ну, как дела, ребята? — спросил Эрвин, силясь сохранить бодрость в голосе. — Колеса еще не отлетели?
В ответ донеслось невнятное бормотание, кое-кто отводил глаза. Лишь сержант Куслапуу, несмотря ни на что, старался держать марку.
— С пятью ребятами скоро можно будет выезжать на шоссе, — отозвался он с известной долей неуверенности. — У других пока не очень получается. Да ведь лиха беда начало, кто это сразу вот так сел и поехал? Вот пообедаем, тогда другое дело.
— Со свежими силами они у тебя и вовсе машину в щепки разнесут, — заметил Эрвин.
— Да, уж что верно, то верно, кто знает, на сколько ее еще хватит, — пожал Куслапуу плечами. — Выучка что надо. Так не нарочно же мы ее бьем, здесь просто вон сколько сосен понаставлено.
— Послушай, Куслапуу, я ведь тебе не Форд, — слегка в сердцах сказал Эрвин. Уж ты как хочешь, а на сегодня этой колымаги должно хватить. В крайнем случае, подыщем на завтра другую, поновее.