Непривычное вызывает протест. Яан вспомнил, как он прошлой осенью явился новоиспеченным лейтенантом в полк, который в эти самые дни переходил на красноармейское довольствие. Однажды вечером солдаты в столовой отказались есть пшенную кашу, мол, это птичий корм, в самый раз курам клевать, эстонцы такой каши отродясь не ели. У нас даже лошади едят овес! Что за помои нам дают, орали некоторые заводилы из упитанных деревенских парней и стучали о стол ложками. В столовой поднялся адский гвалт. Приказы офицеров никого есть не заставили, прямо хоть докладывай, что часть взбунтовалась. Тогда положение спас опытный комбат майор Картау. Пришел, сел за один стол с бойцами, попробовал кашу, сказал, что во время войны это был бы деликатес, ему на Вируском фронте в прошлую войну приходилось в основном есть мерзлую картошку, да еще нечищеную, не до того было. Заметил, что порой бывает полезнее приучить себя также и к вещам, о которых и ведать не ведал, кто знает, что впереди ожидает. Говорил он это так дружелюбно, с улыбкой, что упрямство понемногу улеглось и бойцы принялись за пшенную кашу. Да и не век уж им служить осталось — стерпится!
Важно не терять головы и чувства меры.
Орг прошел с колонной несколько сот метров, оглянувшись, увидел, что шофер уже начал нетерпеливо тянуть шею. Может, его лейтенант собрался отправиться с полком на фронт?
— Ну, до свидания, — остановившись, оказал Орг и махнул рукой на восток: — Там встретимся!
Они молча пожали друг другу руки. Только сейчас Яан обратил внимание, что и у младшего лейтенанта лицо было покрыто точно таким же толстым, как и у его бойцов, слоем пыли. Портупея, петлицы и одинокий красный кубик на них — все это скрывалось под желтоватым налетом пыли. Солдаты ничем не отличались друг от друга.
Шмяк, шмяк, шмяк! — ступали мимо лейтенанта все новые и новые ноги.
Второй раз ему пришлось остановить машину для того, чтобы пропустить полковой обоз. Многие лошади были всего несколько дней тому назад взяты с хуторов в связи с мобилизацией, их тревожило и пугало это людское и конское скопище, куда они нежданно попали. Крестьянские лошади, они не привыкли ходить в обозе и при встрече с автомашиной легко могли понести. Мимо двух первых подвод они проехали нормально, третью подводу отпрянувшая лошадь вкатила задом в канаву, откуда сбежавшиеся возницы пытались ее вновь выкатить на дорогу. Пришлось остановиться, пока громыхавшая по обочине вереница подвод и двуколок медленно не прогрохочет мимо.
Обоз тянулся бесконечно, все новые и новые зеленые подводы появлялись из-за пригорка, груженные ящиками и мешками, накрытые защитного цвета брезентом, снаряжение и провиант перетянуты веревками. Казалось, что хозяйственники оставили на складах разве что мусор. Начхоза полка Яан знал как человека бывалого, которому опыт первой мировой войны подсказывал, что на поле брани даже самая пустячная мелочь может стать сокровищем. Тем более что лошади были свежими и в теле, за некоторыми телегами переступали даже запасные кони. Мирный скрип шин по гравию был успокаивающим и вытравливал из памяти и слуха тяжелое шмяканье задубевших желтых сапог. Ездовые тоже выглядели отдохнувшими. Кое-кто, правда, шагал рядом с возом, но главным образом чтобы размяться, чтобы не все время сидеть в телеге.
Когда последние колеса прокатились мимо, Яан захлопнул дверцу машины и приказал:
— Теперь давай газуй, мы потеряли порядочно времени.
Дорога оставалась пустынной. Но еще на протяжении нескольких километров в нос ударял запах пыли, перемешанный с испарениями свежего конского навоза. Шоссе словно бы старалось отдышаться после неимоверной ноши, которую ему пришлось вынести.
Шофер прибавил скорость. Белые каменные верстовые столбы стали мелькать уже каждую минуту. Жара размаривала, и Яан всякий раз радовался, когда дорога оказывалась изъезженной в лесенку, машина начинала подскакивать, и тряска слегка взбадривала. Видимо, люди по этой погоде все были на сенокосе, по дороге навстречу им попалось всего две телеги, в той и в другой куда-то тряслись одинокие, в пришлепнутых шляпах, деды. Поселок, который они, сбавив скорость, проезжали, казался совершенно вымершим. Обгрызенная коновязь перед сельским магазином выглядела совсем заброшенной, дверь в лавку открыта, в дверях, прислонившись к косяку и отгоняя от лица мух, стоял продавец и разглядывал проезжавшую машину.
Неподалеку за поселком навстречу им попался легковой автомобиль. За ним тянулся огромный шлейф пыли; когда они поравнялись, пыль на несколько мгновений окутала все вокруг и лишила обзора. Шофер снял ногу с педали акселератора.