Петр Семенович. Это саженый ельник?
Марья Ивановна. Да, их присудили заплатить и в тюрьму, и нынче, он мне говорил, их дело на съезде, и я уверена, что он за этим поехал.
Александра Ивановна. Он этих простит, а они завтра приедут парк рубить.
Марья Ивановна. Да так и начинается. Все яблони обломали, зеленые поля все топчут; он все прощает.
Петр Семенович. Удивительно.
Александра Ивановна. От этого-то я и говорю, что этого нельзя так оставить. Ведь если это пойдет все так же, tout y passera [15]. Я думаю, что ты обязана, как мать, prendre tes mesures [16].
Марья Ивановна. Что ж я могу сделать?
Александра Ивановна. Как что? Остановить, объяснить, что так нельзя. У тебя дети. Какой же пример им?
Марья Ивановна. Разумеется, тяжело, но я все терплю и надеюсь, что это пройдет, как прошли прежние увлечения.
Александра Ивановна. Да, но aide-toi, et dieu t'aidera [17]. Надо ему дать почувствовать, что он не один и что так нельзя жить.
Марья Ивановна. Хуже всего то, что он не занимается больше детьми. И я должна все решать одна. А у меня, с одной стороны, грудной, а с другой – старшие, и девочки и мальчики, которые требуют надзора, руководства. И я во всем одна. Он прежде был такой нежный, заботливый отец. А теперь ему все равно. Я ему вчера говорю, что Ваня не учится и опять провалится; а он говорит, что гораздо лучше бы было, чтобы он совсем вышел из гимназии.
Петр Семенович. Но куда же?
Марья Ивановна. Никуда. Вот этим-то и ужасно, что все нехорошо, а что делать – он не говорит.
Петр Семенович. Это странно.
Александра Ивановна. Что же тут странного? Это самая ваша обыкновенная манера: все осуждать и самим ничего не делать.
Марья Ивановна. Теперь Степа кончил курс, должен избрать карьеру, а отец ничего не говорит ему. Он хотел поступить в канцелярию министра – Николай Иванович сказал, что это не нужно; он хотел в кавалергарды – Николай Иванович совсем не одобрил. Он спросил: что же мне делать? не пахать же. А Николай Иванович сказал: отчего же не пахать; гораздо лучше, чем в канцелярии. Ну, что же ему делать? Он приходит ко мне и меня спрашивает, а я все должна решать. А распоряжения все в его руках.
Александра Ивановна. Ну, и надо ему прямо все это сказать.
Марья Ивановна. Да, надо, я поговорю.
Александра Ивановна. И скажи прямо, что ты так не можешь, что ты исполняешь свои обязанности, и он должен исполнять свои, а нет – пускай передаст все тебе.
Марья Ивановна. Ах, это так неприятно.
Александра Ивановна. Я скажу ему, если хочешь. Je lui dirai son fait [18].
Входит молодой священник, сконфуженный и взволнованный, с книжкой, здоровается за руку со всеми.
Явление второе
Те же и молодой священник.
Священник. Я к Николаю Ивановичу, так сказать, книжку принес.
Марья Ивановна. Он уехал в город. Он скоро будет.
Александра Ивановна. Какую ж это вы книжку брали?
Священник. А это господина Ренана, так сказать, сочинение «Жизнь Иисуса».
Петр Семенович. Вот как! Какие вы книжки читаете.
Священник(в волнении закуривает папироску). Николай Иванович, они мне дали прочесть.
Александра Ивановна(презрительно). Николай Иванович вам дал прочесть. Что же, вы согласны с Николаем Ивановичем и с господином Ренаном?
Священник. Конечно, не согласен. Если бы, так сказать, я был согласен, то не был бы, как говорится, служителем церкви.
Александра Ивановна. А если вы, как говорится, служитель церкви верный, то что же вы не убедите Николая Ивановича?
Священник. У каждого, можно сказать, свои мысли об этих предметах, и Николай Иванович много, можно сказать, справедливо утверждают, но в главном заблуждаются, насчет, можно сказать, церкви.
Александра Ивановна(презрительно). А что же много справедливого утверждают Николай Иванович? Что ж, справедливо то, что, по нагорной проповеди, надо раздавать свое имение чужим, а семью пустить по миру?
Священник. Церковь освящает, что ли, так сказать, семью, и отцы церковные благословляли, что ли, семью, но высшее совершенство требует, так сказать, отречения от земных благ.
Александра Ивановна. Да, подвижники так поступали, но простым смертным, я думаю, надо поступать просто, как подобает всякому доброму христианину.
Священник. Никто не может знать, к чему он призван.
Александра Ивановна. Ну, а вы, разумеется, женаты?
Священник. Как же.
Александра Ивановна. И дети есть?
Священник. Двое.
Александра Ивановна. Так отчего же вы не отказываетесь от земных благ, а вот папироски курите.
Священник. По слабости своей, можно сказать, недостоинству.
Александра Ивановна. Да, я вижу, что, вместо того чтобы образумить Николая Ивановича, поддерживаете его. Нехорошо это. Я вам прямо скажу.
Явление третье
Те же и няня.
Няня(входит). Что же, вы и не слышите? Николушка кричит. Пожалуйте кормить.
Марья Ивановна. Иду, иду. (Встает и выходит.)
Явление четвертое
Те же, без няни и Марьи Ивановны.
Александра Ивановна. А мне так ужасно жаль сестру. Я вижу, как она мучается. Не шутка вести дом. Семь человек детей, один грудной, а тут еще эти какие-то выдумки. И мне прямо кажется, что тут неладно. (Показывает на голову.) Я вас спрашиваю: какую такую вы нашли новую религию?
Священник. Я не пойму, так сказать...
Александра Ивановна. Перестаньте, пожалуйста, со мной хитрить. Вы очень хорошо понимаете, что я спрашиваю.
Священник. Да позвольте...
Александра Ивановна. Я спрашиваю про то, какая такая есть вера, по которой выходит, что надо со всеми мужиками за ручку здороваться и давать им рубить лес и раздавать деньги на водку, а семью бросить?
Священник. Мне это неизв...
Александра Ивановна. Он говорит, что это христианство; вы священник православный, стало быть, должны знать и должны сказать, велит ли христианство поощрять воровство.
Священник. Да меня...
Александра Ивановна. А то на что же вы священник и волосы длинные носите и рясу?
Священник. Да нас, Александра Ивановна, не спрашивают...
Александра Ивановна. Как не спрашивают? Я спрашиваю. Он вчера мне говорит, что в Евангелии сказано: просящему дай. Так ведь это надо понимать в каком смысле?
Священник. Да я думаю, в простом смысле.
Александра Ивановна. А я думаю, не в простом смысле, а как нас учили, что всякому свое назначено богом.