Мы валились с ног, но держались изо всех сил — одни «из-за принца», как говорила Полина Ивановна, а мы с Иванычем предвкушали минуту, когда обычно пропадает усталость и начинается вечерняя побрехушка. Я сел под «летучую мышь» с правого угла стола, рядом примостился Иваныч и, не давая рукам отдохнуть, что-то все переставлял на столе, передвигал тарелки, стаканы, раздавал деревянные ложки. Напротив меня в световом полукруге вынырнуло лицо Веры Павловны и в рассеянном желтоватом озарении походило на лик богоматери в темном храме. Она молчала и также внимательно приглядывалась ко мне. Ее муж, инженер Крутицкий, где-то за сараем приводил в порядок свою «Волгу», и было слышно, как верещит «динамо» его карманного фонарика. Мы знали, что он не пьет, иронически относится к нашим застольным побаскам, и поэтому никто его не окликнул, когда стали садиться за стол. Собралось нас человек шесть и, не дожидаясь ухи, мы подняли стаканы за плавающих и путешествующих — под холодную закуску. Удивительно, что после спирта сразу легче стало дышать. По второй мы решили выпить под уху. Полина Ивановна, как привидение, появлялась за спиной и ставила перед каждым большую миску с духовитой ухой. И тут вдруг я вспомнил весь путь, который мы проделали днем по степи. Здесь все было удивительно: и верблюжата, которые важно выхаживали по хутору, — живые, всамделишные, и беркуты, сидящие на телеграфных столбах у дорог; и степь, которая, сколько бы мы ни ехали, выжимая из машины предельную скорость, ничуть не менялась. Мне порой даже начинало казаться, что мы стоим на месте, перематывая на колеса «пикапа» бурую шкуру дороги, которой нет конца. И только телеграфные столбы, «выпущенные» нам навстречу, отмечали наше движение. Иваныч говорил, что мы едем на лиманы, но целое утро вращался вокруг нас плоский диск выжженной начисто земли, а все еще не видно было ни травы, ни зеленого куста. Земля затвердела, как камень, и можно мчать по ней в любую сторону от дороги. Июльское солнце выстригло все, что поддалось его прямым и острым лучам, и только верблюжью колючку не взяли эти ножницы, и она цепко впилась в окаменевшую землю.
Впереди нас, по твердому насту степи, мчалась «Волга» Крутицкого…
На телеграфных столбах сидели беркуты, и странно было видеть их деловое спокойствие, когда мы проносились мимо.
Они сидели чуть сгорбившись, выслеживая добычу, и даже когда мы приостановили машину, не дрогнули крылом. Гордые, самолюбивые птицы, они находились в дозоре, приспособив столб под свою сторожевую вышку. Нахлобученные на столбы, как шапки, они казались неестественными и нарочитыми, и привыкнуть к ним было трудно…
Оазис появился неожиданно. Полоса дороги вдруг оборвалась, горизонт опустился, и внизу, под уклоном, открылся лиман. Зеленым пламенем горели у воды рощицы, стелилась изумрудная трава, как что-то очень редкое и драгоценное в этих местах.
— Вот, — сказал Иваныч, встав в позу римского консула, — смотрите! Небольшая лужица, а уже — жизнь! Под этим солнцем, если бы влага была, из любой палки вырос бы апельсин…
Здесь волжский лиман кончался маленькими узкими заливчиками с золотыми плешами песчаных островков. А дальше, вправо, все больше раздаваясь в берегах, лиман сливался с горизонтом. На той, более крутой, стороне начинался кустарник, за которым виднелись высокие дерева. Возле нас по песчаному мысу сновали трясогузки и бегали вперегонки голенастые кулики. Где-то в чаще оазиса раза два щелкнул дрозд — совсем небывалая птица в этих краях.
— Слыхали? — спросил многозначительно Иваныч. — Это все вода! Поднять бы матушку-реку, залить водой низину, были бы, я вам скажу, такие луга да пастбища!..
Крутицкий вытянул из чехла спиннинг и ловко забросил блесну на середину залива. Цепким взглядом знатока он проследил за ее полетом и остался доволен: блесна прочертила в воздухе светлую дугу и со шлепком погрузилась на дно. Заброс был мастерский, но жилка вяло легла на воду и повисла с конца удилища без всякого натяжения.
— Ерунда! — с досадой сказал инженер. — Мелководье. — И, смотав катушку, стал расчленять удилище. — За двести километров …киселя хлебать! Оазис! — И, бросив уничтожающий взгляд на Иваныча, решительно зашагал к своей машине.