Фасад девятиэтажного гиганта на колоннах живописен, и трудно оторвать от него взгляд.
С верхних этажей видны корпуса КамАЗа, они тоже похожи на корабли, вставшие на рейде один за другим в неоглядной, словно море, степи.
За девятую пятилетку бригада Виктора Петровича Филимонова ввела в строй 150 тысяч квадратных метров жилья, три с половиной тысячи камазовских семей получили квартиры в домах, смонтированных филимоновцами, и вот еще — 554 квартиры.
В трудовом календаре бригады много красных дат — и все впервые, впервые… И двенадцатиэтажный дом — первый челнинский небоскреб — на выезде из города со стороны аэропорта Бегишево возведен бригадой Филимонова. Первая победа, первая высота Виктора Петровича…
Как сейчас вижу старые Набережные Челны. Стояла какая-то первозданная тишина, в ней растворялись задумчивые гудки проходящих по Каме судов. Знойными днями в горячей пыли улиц купались куры, и только в уборочную оживал райцентр, когда со всей округи свозили зерно на элеватор. Он возвышался на берегу Камы и был главной приметой Набережных Челнов.
По центральной улице, лузгая семечки, гуляла молодежь. Бульвар этот простирался от столовой до районного Дома культуры. И до той поры, пока не загорались на реке светлячки бакенов, все бродили парочки.
Тогда и в голову никому не приходило, что в этих местах, в глубине России, вдруг загудит земля и тысячи машин взорвут устоявшуюся веками тишину. В семидесятом году стало тесно на улицах от громадных автобусов, которым приходилось кружить и петлять по узким дорогам, шумно от голосов нахлынувшей сюда молодежи, не протолкнуться в столовых, магазинах, парикмахерских. Светопреставление! Сидя на завалинках, деды покачивали головами, а кургузые «стахеевские» дома вздрагивали от проносившихся мимо машин. Как-то сразу все изменилось вокруг, хотя еще только закладывался первый камень Нового города автомобилестроителей. Десятки машин уходили в степь, везли трубы, бетон, цемент, а на рассвете отправлялись с Альметьевского тракта вахтовки с рабочей сменой.
Помню, выдался ясный день тихого бабьего лета. От зеленой рощи летели паутинки с маленькими пилотами-паучками на борту, пригревало солнце, подсушивало землю после затяжных дождей.
Переваливаясь с боку на бок, наша «Кубань» выбралась на временную кольцевую дорогу, и водитель прибавил скорость. Открылся взору неоглядный простор с прожилками траншей, с коричневой гривой отвалов, с ровными пирамидами черной земли. Людей вроде бы и нет. Пустынно в развороченной степи, только разноцветными жуками ползают бульдозеры, скреперы, грейдеры, катки да ворочают шеей экскаваторы, откусывая стальными челюстями куски грунта. Впечатление, будто явились на челнинскую землю инопланетяне и режут холмистую местность, уравнивают, укатывают ее без устали.
Что бы там ни говорили, а традиционное представление о стройке связано у нас с огромной армией людей, которые врываются в землю, готовят площадку, чтоб «посадить» на нее завод и город. Оно удерживается в памяти, несмотря на то, что я видел, как строились в пятидесятых и шестидесятых годах города и поселки нефтяников в Татарии, как поднимались белокаменные Альметьевск и Лениногорск. На помощь строителям пришла тогда техника — краны, самосвалы, бульдозеры. Но оставались еще и палатки, и бараки, и конторы. Правда, не было уже грабарей и телег, как в тридцатые годы, но всюду были люди — на строительных лесах, у траншей, в котлованах. Стройка — это люди, тысячи людей. Без них не обойтись.
А вот в челнинской степи — пустынно. Людей, которые бы долбили и копали землю, нет. Кругом — машины. Сколько написано о научно-технической революции, сколько ярких примеров ее проявления запало в память, а ощутить ее в полной мере довелось только здесь, на строительной площадке КамАЗа.
Повсюду действовали механизмы. Люди — в кабинах машин, и машины, выполняя их волю, становились как бы живыми неустанно работающими существами. Зрелище необычное. У меня захватывало дух, и я стал понимать своих коллег-журналистов, которые все свои корреспонденции начинали с этого индустриального пейзажа, не разглядев порой человека за техникой. Она поражала воображение, запоминалась, прорывалась на белый лист бумаги. У строителей была каждая минута на счету, и репортерам приходилось довольствоваться двумя-тремя фразами, которые они выуживали у занятых по горло людей, в грохоте и лязге металла.