— Батюшки ты мои! — схватилась за живот тетя Маруся. — Сказанул!..
Всем стало почему-то очень весело. Родители хохотали до слез, дядя Гриша, повиснув на клюшках, тоже вздрагивал плечами, а я ничего не понимал: филин казался мне всегда очень красивой и представительной птицей, у совы также большие, с темными обводами, круглые глаза, в которых светились огоньки.
— Ладно, — сказал я, немного обидевшись, — сами увидите и тогда поймете…
Мы лежали на душистом сене, покрывшись байковыми одеялами, и я рассказывал, как провел лето у тети Маруси.
— Ну, а что ты ел? — спросила меня мать.
— Да все! — сказал я.
— И сало? И щи? И молоко пил?
— И простоквашу, — добавил я. — и творог, и угольцов…
— Каких угольцов?
— Вот пойдем на рыбалку, я вас научу, как их ловить и поджаривать на палочке… Я даже лягушку пробовал!
— Лягушку?! — ужаснулась мать.
— Ну да, — сказал я. — У нее на лапках мясо белое, с такими же, как у рыбы, трещинками…
— Вот и оставь тебя одного! — сказала мать.
— Мы еще ужей ловили…
— Могли наскочить на змею!
— Не-ет, — сказал я. — Змея — вся черная — от башки до хвоста. А уж — он безвредный, с венчиком на голове…
В просвет крыши, где солома обвалилась, виднелось звездное августовское небо, и мы, разговаривая, все смотрели на него. И вдруг звезды исчезли, отверстие в крыше накрыла какая-то тень, что-то зашуршало над нами, а потом снова открылось оконце с россыпью звезд, и мать шепотом спросила:
— Что это, Санюшка?
— Не знаю, — ответил отец.
— Тихо-тихо! — зашептал я. — Сейчас вы услышите, как он закричит.
— Кто закричит?
— Тсс!..
Мы лежали, не дыша, прислушиваясь к шорохам ночи.
Кто-то живой и тяжелый сидел на стрехе крыши, осыпая труху, и тоже чего-то, видимо, ждал.
— Это… — прошептал я на ухо отцу, но он приставил палец к моим губам, чтоб я не спугнул птицу: он тоже догадался, кто сидит на крыше.
Наконец мы услышали, как птица оттолкнулась от стрехи и замахала крыльями.
— Это филин! — выдохнул я, и словно в подтверждение моих слов, он заухал где-то вдалеке, над чащей леса.
— Он всегда садится на наш сеновал, — сказал я в полный голос и со знанием дела. — Я его несколько раз видел…
— Как-то все удивительно здесь и даже страшновато, — сказала мать.
— Это с непривычки, — сказал я. — Когда чего-нибудь боишься, надо обязательно разузнать, кто там. А под одеялом всегда страшно, думаешь: вот-вот тебя кто-нибудь схватит.
— И ты тут спал один? — спросила мать.
— Ну да, — сказал я. — Приходил, открывал калитку и забирался на сеновал. Когда все узнаешь, ничего страшного…
— Откуда приходил?
— Да с гулянки, — сказал я небрежно.
— С кем же это ты гулял? — развеселился отец.
— Да с Семкой. Мы с ним хорошие друзья!.. Хотите, я вам песню спою:
— Ну и ну! — сказала мать. — Это ты и в школе, чего доброго, споешь!
— Давайте-ка спать, — сказал отец. — Утро вечера мудренее.
8
Наутро начались сборы. Снова дядя Гриша обустраивал телегу, тетя Маруся вынесла из прясла ворох сена — и он уминал его, чтоб оно не стояло горбом, а лежало ровно по всей телеге. А я прощался с Васькой, который уже заметно подрос и был вровень со мной.
— Еще на пристани ты с ним наобнимаешься, — говорила мать, — а сейчас надевай рубашку и пиджачок: в поле — ветер, как бы не простудиться.
— Я закалился, мне ветер нипочем! Правда, тетя Маруся?
— Правда, правда, сынок! Но все равно ты рубашку-то надень, ежели мать говорит…
— Эх, Вась-Вась! — гладил я жеребенка по гладкой, шелковистой шее. — Вот мы с тобой и расстаемся.
— Ей-богу, твой он будет! — растроганно сказал дядя Гриша. — Подарю я тебе его насовсем.
— Ур-ра! — крикнул я и, показав Ваське сахарок, стал бегать по двору — играть с ним в догонялки…
Он был мой баловень, и я всегда его обихаживал. Но как-то раз, проспав зорьку, заторопился и совсем о нем позабыл. Открывая калитку, я почувствовал, как кто-то схватил меня за ворот и тянет назад. Испуганно обернувшись, я увидел плутоватую мордочку Васьки — он словно говорил мне: «А где гостинец?»
Пришлось задержаться, отломить кусочек хлеба, посыпать его солью и поднести на ладони своему дружку. Так он меня проучил, чтоб я о нем никогда не забывал…
Я купал Зорьку в озере, и он плавал всегда рядом, высоко подняв мордочку и следя за мной своим круглым коричневым глазом. А когда выходили из воды, Васька носился кругами и взлягивал длинными задними ножками, осыпая нас песком.