На Кабане мы ловили щурят на кольцо. Как только сойдет снег, посветлеет вода, щуки ходят возле самого берега — и их плавники выступают из трухи — мелкого плавучего сора, пригнанного ветром. Как подводные лодки, у которых выступает надводная часть, они движутся вдоль берега — и тут только не зевай! Сачком их не возьмешь: при виде его они уходят вглубь, а проволочное кольцо, надетое на длинную палку, они не замечают. И все-таки надо заводить кольцо с хвоста — осторожно, чтоб не задеть им плавники щуки, и быстрым рывком на себя вытащить рыбину из воды. Но здесь тоже нельзя зевать: оказавшись на суше, щука на миг как бы замирает, не поняв, что с ней произошло, но в следующее мгновенье она, как змея, начинает извиваться и ползти с разинутой зубастой пастью к воде. Тут ее надо чем-нибудь накрыть — майкой, рубахой, штанами, ибо из рук она может выскользнуть — и поминай, как звали!..
А на Казанке, возле мельницы, ловят башклейку — на муху. Леска должна быть тонкой, поплавочек маленький и крючок номер один, тоже крошечный. Мух можно наловить в хлебном магазине, что стоит под горой.
— За один мах — спичечный коробок! — рассказывал Валька, когда на другое утро мы встретились с ним у наших ворот.
— Так чё, — сманивал он меня на рыбалку. — Пойдешь, что ли?
— Надо удочку наладить, — сказал я.
— Чё ее налаживать? Хомяк не идет, его удочку возьмешь…
Но тут подбежал Толька Тэрнэтэ — брат Леньки, похлопал себя по карманам и проговорил:
— В бабки, что ли? У меня — во! — оттопырил он оба кармана.
— Давай! — загорелся Валька, тут же забыв про рыбалку.
— Пятая, пара! — сказал Толька.
— Три копейки. — начал рядиться Валька.
— У меня крашеные! — Толька вытащил две бабки, показал нам их на расстоянии:
— Во, глядите!
— Ну и чё? — пожал плечами Валька. — Три копейки цена!
— Ладно, — согласился Толька Тэрнэтэ. — Бери! Но уговор: под каждую пару кладем по копейке. Идет?
Валька полез в карман, достал гривенник и они опять стали рядиться…
Я побежал домой, достал мешочек из-под стола, в котором было шесть пар тоже крашеных бабок, и плитку «лизун», которую мне выточил Герман, когда я жил в старом доме на Вознесенской. Это была искусно выточенная плитка: если ее умело пустить — и она не подскочит на каком-нибудь бугорке, то, врезавшись в кон, может сбить сразу несколько пар… У окон нашего дома еще остался — от старого хозяина — тротуар, местами побитый, но лучшей дорожки на нашем бугре было не найти, и мы установили кон в самом конце, где еще оставались ровные плиты, отсчитали двадцать шагов и провели черту, от которой будем бить. Поставили по паре бабок и — по Толькиному уговору — подложили под них по копейке. К нам присоединился Левка с соседнего двора — сын «Филина» — учителя математики, который был глух, но все еще работал в школе, проводил уроки, понимая «по губам», что говорит и как отвечает ученик. Левка тоже принял все условия: на кону оказалось четыре пары, и мы стали договариваться, кому из нас начинать бить.
— Чур я! — крикнул Толька.
— Нет я! — заупрямился Валька.
— Зачем жильдить? — сказал Левка. — Надо по жребию — наломать спичек: кому длиннее, тот первый.
— Давай! — согласился Толька и, отвернувшись от нас, вынул из кармана спичечный коробок (он уже покуривал втихомолку), стал ломать спички и прятать их в фуражку.
— Не так! — сказал Левка. — Ты держи их все в руке — головками наружу.
— Выбирай! — протянул к нам руку Толька, между пальцев которого торчали одинаковые серные головки спичек…
Все мы вытащили коротко обломанные спички.
— А у тебя? — спросил Валька, заподозрив неладное.
— А у меня… — Толька занес руку за спину, Валька подскочил к нему — и у них началась борьба.
— Будет вам! — подбежали мы к ним с Левкой. — Хватит! Давайте играть.
Они поднялись с земли, отряхнулись.
— Бей! — сказал Валька. — Чёрт с тобой!
— То-то! — угрожающе проговорил Толька Тэрнэтэ, поваливший наземь соперника. — Наша взяла!..
Он подошел к черте, метнул плитку. Его «каретка», подпрыгнув возле самого кона, перелетела через бабки и ударилась о дерево, что росло у самого угла нашего дома.