— Теперь я! — обрадовался Валька. — Дай плитку!
— Не дам! — сказал Левка. — Надо иметь свою.
— И ты не дашь? — обратился ко мне Валька.
— Вон — бери Толькину, — сказал я, вспомнив, что Ленька Тэрнэтэ поставил Вальку «за мной», а он сейчас забыл об этом и вконец обнаглел.
— Бери! — хмуро проговорил Толька. — И ты промажешь!..
Валька сбегал за плиткой, вернулся, встал у черты и начал прицеливаться.
— Погоди! — крикнул Толька. — Неправильно они стоят. — И побежал к кону.
— Широко, что ли? — пожал плечами Левка. — Уже никак нельзя…
Толька Тэрнэтэ подбежал к бабкам и начал их собирать.
— Эй! — закричал Валька. — Чё ты делаешь?
— Счас! — махнул рукой Толька Тэрнэтэ, и мы не успели опомниться, как он собрал их с кона, сунул себе за пазуху, подобрал с земли копейки — и помчался стремглав к своему дому.
— Стой! — закричал Валька и пустился за ним вдогонку.
— Ну и пусть! — проговорил Левка. — Жулики они все, и с ними играть нельзя. Давай с тобой впростенок?..
— Подожди! — оборвал я его, следя за Валькой, который уже подбегал к «халупе» Тэрнэтэ.
Толька нырнул в дверь, а на пороге выросла грозная фигура Леньки — и Валька, словно наткнувшись на невидимую преграду, споткнулся на ровном месте, упал, поднялся на ноги — и скрылся в соседнем дворе.
— Ну, что, будем играть? — переспросил меня Левка.
— Нет, — сказал я. — В другой раз…
— Пойду к своим ребятам, в старый дом, — сказал я матери, уложив бабки и плитку под стол. — Прогуляюсь…
— Сходи, только к обеду возвращайся.
— К обеду?
— Ну да, — сказала мать. — А вечером будем собираться на дачу.
До обеда оставалось времени на так уж много и я, поразмыслив, остался дома, снял с полки книжку, глянул на обложку: «Путешествие Гулливера»… Читал. Еще с Тамаркой Цветковой начинали читать — и она, не дослушав до конца, замуж за меня собралась: глупая девчонка!.. И еще вдруг вспомнилась Леля. Что она сейчас делает? Сидит у окна?.. Нет, все-таки я сбегаю на минутку к ребятам. Матери ничего не скажу, вернусь к обеду…
— Я пошел, мам, погуляю немножко.
— Ну, иди-иди! Такая погода — чего дома сидеть?..
И вот он — наш старый каменный дом с подъездом! Я даже не заметил, как добежал до него. Но что-то держит меня, не дает мне легко и свободно войти в подъезд. Словно я в чем-то виноват перед этим домом и ребятами, которые уже не ждут меня во дворе, заняты своими делами и живут теперь отдельно от меня. У меня защипало в горле, я перешел на ту сторону, чтоб немного успокоиться, и стал прогуливаться по правому порядку домов с затаенной мыслью, что вдруг увидит меня в окно Леля, выбежит на улицу: «Гошка пришел!..»
Но проходили тягостные минуты, никто не попался мне навстречу из знакомых ребят, никто не окликнул меня, и, набравшись духу, я вошел во двор нашего старого дома. Огляделся: все здесь, как было «при мне», и все-таки не так. Я уже смотрел на все сторонними глазами и не мог увидеть тот мир, в котором когда-то (а ведь только вчера!) жил и радовался каждому мгновенью, был свой среди своих…
Вышла дворничиха тетя Дуся.
— Гошка? Ты чего здесь?
— Как — чего? Вот — к ребятам пришел.
— Да они все на Кабан ушли, купаться. С Германом пошли…
— Давно?
— С утра еще. Вон какая погода стоит!
— До свидания, тетя Дуся! — сказал я. — В другой раз зайду.
— Заходи, заходи! А Цветковы тоже съехали.
— Съехали?
— Куда-то на Дальний Восток их перевели.
— А-а! Ну, я пошел…
Возле Лёлиного дома я придержал шаг, посмотрел на окно второго этажа: занавески были задернуты, и дом мне показался каким-то невзрачным, кургузым. Как живет в нем известный на весь город жокей Ларионов? Наверное тоже съедет…
Обратная дорога мне показалась неимоверно длинной: надо было пройти с одного конца города на другой, и как я ни подгонял себя, чтоб подоспеть домой к обеду, все-таки опоздал и мать с тревогой спросила:
— Где это ты так долго гулял?
— На Казанку ходил, — сказал я, отдышавшись от быстрой ходьбы. — Хорошая у нас река. А на той стороне — луга и заливные озера…
3
Дом тети Маши Кокориной, у кого мы сняли комнатку, стоял во втором порядке улицы, на самой горе Верхнего Услона, и отсюда открывался остров «Маркиз» с золотыми песчаными отмелями и темными вихрами осокорей. В два рукава обхватывала его Волга, пробившая себе второе русло по правобережью, и воложка, как отверженная, затихала после весеннего паводка, мелела и зарастала в дальнем углу острова скорым талом. Суда проходили по ней до спада воды, а потом оставляли ее в стороне, и здесь, в тихих заводях начинали выклевываться из выметанной икры мальки сорожки, окунька, сеньчика…