— Скажешь, когда хватит, — проговорил Новиков и стал потряхивать кисетом, отсыпая порцию махры в горсть Полынина.
— Довольно, довольно! До самого дома хватит. Спасибо!
— Кушайте на здоровье! — сказал Новиков и стал крутить «козью ножку».
С минуту ехали молча, попыхивая самокрутками. У третьего моста Новиков остановил коней:
— Слезай! Маленько походим по твердой земле — кости разомнем.
Полынин спрыгнул с тачанки и сразу увидел у моста, в широкой заводи, белую птицу с грациозно выгнутой шеей.
— Лебедь?!
— Он самый, — подтвердил Новиков. — Это лебедь белая. А есть еще лебедь черная.
— Нигде таких не видел!
— Вот будешь в «секрете» лежать, разглядишь — они вплотную подходят, человека в зеленой фуражке не боятся. Смотри!
— Они всегда ходят парой, — сказал Новиков и прилег на сухую, прогретую солнцем, траву.
Полынин, облокотившись на перила моста, смотрел на тихую, без единой морщинки, воду, на лебедей, пересекающих заводь, а у высоких камышей торчали черные поплавки хвостов: крохотные уточки-нырки что-то доставали с мелкого дна, постоянно уходя под воду. У птиц была здесь своя жизнь, своя работа, и в этой степной благодати их никто не беспокоил: многоверстная пограничная зона делала эти места настоящим заказником, куда без особого разрешения не проникнет ни один человек. Никто не сделает здесь зряшного выстрела, ибо это уже — тревожный сигнал. А степь раскинулась широко. Высокие камыши с пушистыми султанчиками поверху расстилаются до линии горизонта желтым ковром, прикрывая степную топь. И у Полынина было такое ощущение, что он — в какой-то немыслимой дали от городов и сел, в краю диком и сказочном, который разве что может присниться во сне…
— Хватит на птиц глазеть, — сказал Новиков, поднимаясь с земли и отряхивая галифе. — Поехали!..
Когда остался позади последний мост, дамба выпрямилась, словно вычерченная по линейке, и открылась пойма Прута. Над рекой поднималась высокая гора о разбросанными по склону хатками румынского села. Слева, отдельно от крестьянских мазанок, стояла церквушка с высокой и прямой колокольней, а внизу, у подножия горы, темнели переплеты железобетонного моста, перекинутого через Прут.
— Вот она — граница!
Полынин ухватился за передок тачанки, стараясь все как следует разглядеть и осмыслить. Как-то не укладывалось в голове, что напротив, за рекой — совсем другой мир, другие обычаи, порядки… Совсем иная жизнь!
— А вон — румынский пикет, — кивнул Новиков на длинный деревянный дом у спуска с горы, возле которого темнела неподвижная фигура часового под «грибком».
Полынин как-то весь подобрался, поняв, что с той стороны их, наверное, видно как на ладони и кто-нибудь смотрит из окна пикета в бинокль, стараясь определить, кого это везет повозочный заставы?
— А это — наш блокгауз, — указал Новиков на куполообразное бетонное сооружение у развилки дорог.
— Дот?
— Вроде того, — сказал Новиков и повернул коней с каменной мостовой на мягкую грунтовую дорогу: — Вот мы и дома!
Полынин привстал, пробегая глазами строгие, предупреждающие слова на арке ворот: «Граница Союза Советских Социалистических Республик».
Он не успел толком разглядеть белые домики заставы за воротами, как тачанка въехала во двор и навстречу ей вышли из дежурки два человека: лейтенант и старшина.
— Батя! — толкнул локтем повозочный и, остановив коней, спрыгнул с тачанки.
— Товарищ лейтенант! — вскинул он руку под козырек.
— Ты все привез? — спросил лейтенант, бросив быстрый взгляд на Полынина, который слез с тачанки и дожидался своей очереди для доклада.
— Вроде бы все! — ответил Новиков и сделал шаг в сторону.
— Товарищ лейтенант! Радист Полынин прибыл и ваше распоряжение!
— А рация где?
— В тачанке, товарищ лейтенант.
— Добре! — улыбнулся начальник заставы и повернулся к старшине: — Быстро разгрузить и помочь радисту установить рацию…
Тачанку окружили свободные от наряда пограничники, стали помогать Новикову стягивать брезент с возка, а лейтенант Ветчинкин, потирая руки и весело поглядывая на Полынина, сказал:
— Ну вот, теперь и у нас есть свой Кренкель!..
3
Если провести прямую линию вдоль стены, у которой я сижу, то она пересечет дорогу и длинный ряд наших хозяйственных построек — бывших складов Прутско-Дунайского пароходства, переоборудованных для нужд заставы. Начинался этот ряд с городка овчарок, вольер которого вплотную примыкал к деревянной избе с огромной печью. Здесь была кормокухня. За ней шли конюшни, легкие постройки каптерок, а в самом конце, у виноградника, стояла маленькая, в одно окно хатка — моя радиостанция.