У него родителей не было. По крайней мере, никто их не знал, хотя мягкокрылы с подчеркнутым вниманием относились к родословной каждого члена Стаи. Не для того, чтобы заслугами предков приумножить собственные достоинства, но пытаясь сберечь обретенное ими богатство жизненного опыта. Единственное достояние, имеющее реальную цену. Он появился в Стае вдруг. Словно бы из ниоткуда. Сразу взрослым и ни на кого не похожим. Собственно, Он не навязывал себя Стае, но каждый мягкокрыл почувствовал Его появление в ментальном поле Стаи. И хотя Его поле резко отличалось от индивидуальных полей других мягкокрылов как существенно большей энергией, так и информацией, в нем заключенной, оно не было враждебно духовному вектору Стаи. Напротив, усиливало устремленность к духовным высотам и благоденствию каждого члена Стаи. Это означало, что он принес в Стаю новый жизненный опыт, ранее ей неизвестный, и значит, обогатил Стаю. Потому у Стаи не было оснований отторгать таинственного пришельца. Ни у кого из мягкокрылов не возникло такого желания. Интерес возник, и немалый, но чтобы изгнать... нет! Стая вовсе не представляла из себя некой жесткой социальной системы. Она была, скорее, духовной, нежели социальной общностью. Хотя не есть ли это высший уровень социальности?.. Впрочем, сей вопрос - из Его интеллектуального арсенала. В Стае бы он никогда не возник ввиду отсутствия предмета рефлексии. Каждый мягкокрыл вполне успешно сам решал свои жизненные проблемы, благо щедрость природы обеспечивала для этого все условия. И живности, и съедобных растений на склонах гор было предостаточно, за исключением редких суровых периодов, во время которых и проявлялись элементы социальности в форме совместного выслеживания добычи, коллективной охоты и разделения ее трофеев между всеми членами Стаи. Но это была чрезвычайно редкая ситуация, сохранившаяся только в коллективной памяти Стаи.
Максимальное наслаждение мягкокрыл получал от двух занятий - от свободного полета и от погружения в глубины собственной психики. Трудно сказать, что тянуло его в эти таинственные глубины. Может быть, сама таинственность? Или необъяснимое предчувствие какого-то очень важного для жизни и чрезвычайно интересного открытия? Или инстинкт самосохранения? Сохранения от чего?.. К сожалению, ответ на этот вопрос Стае не был известен. А может, и к лучшему?..
Но ни с чем не сравнимо было ощущение наслаждения от возвращения в ментальное поле Стаи после пребывания в тревожных и одиноких глубинах собственной психики, где все было зыбко, ненадежно и мучительно недостижимо. Как-то обреченно недостижимо при непреодолимом стремлении проникнуть как можно глубже. Только не иллюзорна ли эта глубина?..
А в ментальном поле Стаи было надежно и спокойно. Его громадная, по сравнению с индивидуальной, энергия была неопровержимым доказательством надежности бытия и оптимистичности его перспектив. Хотя в глубине души любой мягкокрыл понимал, что живет, страдает и умирает в одиночку. И все же в самые жуткие моменты самопознания оставалась надежда на помощь ментального поля Стаи, которое не отпустит частичку себя в небытие...
А Он и тут стоял особняком. С одной стороны, щедро вливая свою энергию в общее поле, с другой - сохраняя свою полную независимость от Стаи. Собственно, все мягкокрылы были независимы. Но и неотторжимы от Стаи. Его же независимость была абсолютной.
Впервые почувствовав Его появление в ментальном поле Стаи, Оолла ощутила ни с чем не сравнимое волнение, вроде бы сердце сжалось от тревожного, но и влекущего предчувствия. Потом, по мере привыкания к Его существованию, ощущение ослабело, но не исчезло вовсе, как бы став неотторжимой частью духовного мира Ооллы.
Когда она первый раз увидела Его в полете, ощущение это взрывом заполнило всю ее душу. Он был прекрасен, ослепительно белый, даже
поблескивающий в лучах солнца на фоне густо-синего неба. На первый взгляд совсем не похожий на других мягкокрылов, оперение которых - пестрое, серо-черное с вкраплениями белизны - делало их неразличимыми на фоне скалистого пейзажа.
Бывали, правда, и черно-белые мягкокрылы, сама Оолла, например, но такого - совершенно белого она видела впервые. Он будет выделяться на скалах, но окажется совершенно невидимым на леднике или на снежном склоне.
Впрочем, врагов, от которых нужно было бы маскироваться, у мягкокрылов на их высотах почти не было. Разве что громадные белоснежные кошки да высокогорные змеи. Но первые предпочитают более доступных жвачных, травоядных и лишь в крайнем случае обращают свой голодный взор в сторону мягкокрылов, а вторым по силам только птенцы. Но когда они вылупляются, мягкокрылы крайне бдительны. И чаще змеи идут в пищу птенцам, чем наоборот. Хотя бывали случаи... Кажется, именно в этот момент восхищения Им она и услышала впервые Его зов. И полетела следом. Он заметил ее, и теплая волна приязни и благодарности за отзывчивость избавила Ооллу от настороженности.
Он был странный, этот Белый Пришелец, и не понимал, казалось, очевидных вещей. Похоже было, что Он никогда не жил в Стае, а потому не знал ее порядков. Не таких уж, кстати, и обременительных. И Оолла терпеливо объясняла ему все, что требовалось. И словами, и чувствами, и образами. Собственно, и объяснять-то не было необходимости - достаточно было открыть себя, то есть позволить считать всю информацию ее ментального поля. Ну, почти всю. Самый-самый маленький кусочек Оолла все же утаила. Хотя и понимала, что это бесполезно - поведение выдавало ее с головой.
Но она на перешла в Его гнездо. Это было бы слишком. Да Он и не звал ее. А если бы позвал?.. На этот вопрос Оолла боялась отвечать себе. Но часто бывала поблизости от гнезда Белого Пришельца.
Устроил Он его, кстати, слишком высоко даже для мягкокрыла - на безжизненной, окруженной ледниками самой высокой вершине горной страны. Если бы Он не был мягкокрылом, то оказался бы там в полном одиночестве. Но мягкокрылы не бывают одиноки, ибо у них есть ментальное поле Стаи.
Однако Оолла обратила внимание на частые Его исчезновения из этого поля. В общем-то, мягкокрылы никогда не следили за этим. Быть или не быть включенным в общее поле - личное дело каждого. Тем более, что процесс самопогружения требовал подобного отключения. Но Оолла наблюдала за Ним, ибо пыталась понять Его. Почему-то ей казалось, что Он отключается вовсе не для самопогружения. Причин своего подозрения Оолла не смогла бы объяснить. Впрочем, как и происхождения многих других аспектов своего знания о мире. Так знала, так чувствовала, так видела мир - и это не требовало объяснений.
Вообще, мягкокрылы предпочитали погружаться в глубины психики вместо того, чтобы размышлять при ясном сознании, лишь чуть-чуть отключившись от мешающих шумов внешнего мира. Не потому ли, что часто кажется, будто именно там в глубине кто-то взывает о помощи, в общем-то, даже и не надеясь, что помощь придет. Быть может, это иллюзия? Даже наверняка - иллюзия, но Оолла не в силах заглушить этот зов. И не в силах не откликнуться на него.
Оказалось, что Он ничего подобного не слышит. По крайней мере, говорит, что не слышит. Может быть, это - как раз то, что отличает Его от остальных мягкокрылов?
- Скажи мне, кто меня зовет? - спросила Оолла как-то, прилетев к Нему в гнездо. Спросила, вовсе не надеясь на ответ, ибо кто может это знать?! Вопрос, не требующий ответа, но призывающий сочувствие.
Однако Он, нимало не смутившись, ответил:
- Тебя зовет Та, что потеряла себя...
Это было так неожиданно, что Оолла растерялась. И не знала, как реагировать - воспринимать как шутку или как красивую фантазию?
Но Его ответ звучал так просто и буднично, словно Он давным-давно знал это, и в Его тоне она не услышала ни малейшего намека на возможность шутки или фантазии. Смотрел Он при этом прямо в глаза Оолле, и была в Его взгляде совершенно обезоруживающая прямота. Оттого хотелось верить, что как Он сказал, так оно и есть на самом деле.