- Алёшенька! Держись! Не ломайся! Ты нужен России! Такой, какой есть! Терпи! Твои страдания воздадутся тебе!
Мне сначала было не по себе от такой реакции Лидии на мой рассказ. Да за кого она меня принимает? За блаженного? Только в истинном смысле, а не так, как меня назвала блаженным мать. Вóна, и руки сложила, как будто увидела во мне святого! Но, нет, я не хочу быть святым! - думал я. - Я хочу нормальной человеческой жизни! Но вслух я не стал никак комментировать восклицание Лидии и её жест. После выхода из метро я помог Лидии доковылять до её дома, и она предложила мне остаться заночевать у неё, что я сделал с превеликим удовольствием. Случайно так совпало, что именно этой ночью дома не будет ночевать её дочь, вот и кровать дочерняя для меня нашлась свободная! С подачи Лидии я задумался над вопросом, так за что или же для чего мне выпадают такие испытания; я остановился на постановке для чего: мне в будущем пригодится мой опыт жизни вот в таком экстриме.
Другой случай. На скамейке, расположенной на платформе станции метро "Гражданский проспект", сидит немолодой уже мужчина, видно, что подвыпивший, только не навеселе, а как раз наоборот, рыдает громко-громко на всю станцию, ни чуть не стесняясь ни своих слёз, ни звуков, производимым им. Что-то нехорошее случилось с ним, - подумал я. - Надо ободрить его, утешить. Я подсаживаюсь к нему и прошу рассказать, что у него случилось? Он, всхлипывая, посвящает меня в своё горе, которое я здесь пересказывать не хочу, лишь замечу, что там было от чего выпить с горя и рыдать. После его рассказа я прошу его выслушать мою историю. Он, никуда не спешащий, прислушивается и по мере посвящения в неё всё реже всхлипывает. К концу моего грустного повествования о себе мужчина совсем перестаёт плакать, минуту молчит, видно, окончательно раскладывая по полочкам в мозгу только что услышанную информацию обо мне и прикидывая способы выхода из сложившейся у меня ситуации, и говорит мне:
- Да-а уж! Вона как бывает! Вникнув в твою ситуацию у меня даже пропало желание плакать самому, настолько твоё положение хуже моего. Грех мне плакать, узнав о тебе! Спасибо, что выслушал меня и утешил своим рассказом!
Как я нашёл швейцарские часы и очёчник с металлическими дужками с шариками. Эту историю я опускаю. Не потому что она не интересна, а потому что у меня нет просто настроения её описывать. В двух словах отмечу. Что эти предметы приобретены мной честно.
Стало прохладней, дожди участились: октябрь, и я больше не мог ночевать на улице. Поэтому мне пришлось перекочевать с Гражданки в центр города. А перекочевав, я забросил ремонтное дело у или на Тимура, так и не получив от него реальных денег.
Днём я ходил по городу с баулом, набитым тёплыми вещами - всякими там третьими свитерами, куртками (потому что на мне их было по два, две) да бесплатными газетами рекламных объявлений, которые я расстилал на полу на лестницах, где ночевал. А на еду мне осенью 2005 года давали Роман Герасимов да мой университетский однокурсник Эдик Сипатов, давший мне, когда я пришёл к нему на работу, сразу тысячу рублей. Эти деньги я тратил крайне экономно - так нельзя сказать. Я тратил как получится, лишь стараясь сэкономить, но это получалось не всегда, ибо есть хотелось всегда, а иногда даже очень. Но большую часть времени в этот период, осенью 2005 года, я был без денег.
Однажды, когда тёти Надины не было на Набережной, я пришёл туда. В роли хозяйки квартиры выступала Настя, и она отвезла меня на своей машине к дому моего отца на Пискарёвке (на самом деле это квартира его жены Татьяны). Проникнув через домофонную преграду вместе с кем-то входящим в подъезд, она запустила и меня, чтобы я просил у своего отца впустить меня в квартиру. И она уехала. Отец, будучи дома, квартиру мне не открывал. Даже разговаривать со мной не хотел. Его жена Татьяна предлагала дать мне 500 рублей, лишь бы я убрался с их лестницы. Но я не хотел их брать, не желая предавать Настю - зря она, что ли, везла меня сюда?! Деньги, это хорошо, но такая сумма не давала мне возможности решить вопрос крыши над головой. Не зная, куда идти, и потому что я уже попал на тёплую лестницу, я остался ночевать на лестничной площадке перед квартирой отца, подстелив под себя газеты. На следующий день, уже днём, а не утром, что странно, за мной пришёл участковый милиционер и предложил мне пройти с ним до отделения милиции. Бежать с вещами я от него не собирался. Мы дошли до отделения, вошли в него, и он мне говорит:
- Свободен! Только больше на моём участке не ночуй на лестницах!
А что со мной будет, если я его ослушаюсь, участковый мне не сказал. И я пешком вернулся в центр города.
Решая вопрос, где бы мне приткнуться, я пришёл к дому дяди Саши (брата отца) на проспекте Обуховской обороны. К дому дяди Саши, а не домой, так как его жена, тётя Люся, подошедшая к квартирной двери изнутри, выяснив, что это я пришёл, не пустила меня в квартиру. А дядя Саша не мог сам подойти к двери, будучи со сломанной ногой. Я слышал только его голос из глубины квартиры. Он ругался-матерился. Заночевал я на этой лестнице. А на следующий день по дороге обратно в центр города я, голодный, заметил на краю проезжей части рядом с тротуаром проспекта Обуховской обороны кусок, кусочек, сала размером с 2 спичечных коробка. Я был так голоден, что место, где я нашёл сало - на дороге - не заставило меня долго колебаться, есть или не есть это сало. Меня не смущали даже чёрные точки уличной грязи, что были на той стороне сала, какой оно лежало на асфальте. Я попробовал их стереть пальцем, но они не захотели сдвигаться в сторону прочь, а как бы утопли в мягкой поверхности сала. Я подумал о том, что собаки едят с земли не думая о грязи, и быстро съел сало, чуть ли не проглотил, потому что было неприятно чувствовать чёрные крупинки уличной грязи на зубах.
Тут же опишу подобный случай, разделённый по времени с только что описанным. У стадиона "Петровский" на гранитной стойке перил набережной лежал аппетитного вида кусок студня. Наверное, недоели футбольные болельщики (в тот вечер на стадионе проходил футбольный матч). Я попытался взять кусок студня рукой (никогда прежде рукой этого не делал, а только вилкой, ложкой или ножом), а кусок возьми да и выпрыгни-выскользни из руки мне под ноги. Как и в случае с салом, песчинки, что были на набережной, прилипли к студню и не сдвигались в сторону прочь - углубились внутрь студня. Хорошо, что его можно было не жевать, я его проглотил за 3 раза. Как говорится, не поваляешь - не поешь. Так что я могу сказать, что я ел Петербург - не еду, а подорожную грязь и пыль, - и что меня кормил Петербург: объедками, оставленными на скамейках или выброшенными в урны.