Прокурор, адвокат и мой законный представитель от органов опеки и попечительства коротко ответили судье, что они не возражают против отправки меня в психоневрологический интернат, после чего судья постановил, что я туда им выписан. Когда я покидал зал заседаний моей (Дружносельской) больницы, где проходил этот выписной суд, заведующая моим (7-ым) отделением больницы Октябрина Ивановна прошептала мне, что я пойду на 8-ое отделение. 23 августа мне дали подписаться то ли в моей просьбе, то ли в моём согласии на помещение меня на общее, непринудительное, отделение, на котором я буду дожидаться интерната не известно сколько по времени. Подписываясь, я даже не поинтересовался, что будет, если я не подпишу эту бумагу, потому что мне и так известно, что ничего для меня хорошего не выйдет: могут и переиграть и оставить меня на 7-ом отделении.
А это, 8-ое, отделение ДПБ, на котором содержаться только ожидающие очереди в интернаты, - особое отделение, на нём, говорят, я смогу пользоваться телефоном и Интернетом для продвижения своей Книги. Я печатаю эти строки 25 августа 2013 года, когда я на 7-ом отделении ещё ожидаю поступления из Гатчинского суда постановления о моей выписке. На следующий день после суда мне неожиданно для меня сделали укол. Я спросил моего врача Сан Саныча, зачем мне укол? Он мне ответил, что отменять лечение (а я принимал в последнее время 2 вида таблеток) надо не резко, а плавно, для чего одна из таблеток заменена мне на 2 раза в месяц производимые уколы. Так что сейчас я не знаю, а гадаю, верить ли мне словам Сан Саныча, произнесённым им на суде, о том, что лечение мне будет производиться и на другом отделении в ожидании интерната, или не верить, поскольку не только мной, но и всеми другими психами-дураками подмечено, что врачам-психиатрам верить нельзя: они любят потянуть с оглашением неприятной для пациентов правды, чтобы пациенты свыклись с возможностью неприятных для них решений врачей.
Только 30 августа из Гатчинского суда пришло в больницу постановление об окончании принудительного лечения меня и о направлении меня в ПНИ (психоневрологический интернат). Это постановление меня неприятно удивило. Ведь в нём указывался мой диагноз, но не тот, который я знал, и о котором мой врач Сан Саныч говорил на суде!, а новый диагноз: приступообразная параноидная шизофрения! Я спрашиваю врача, кем и когда был изменён мой диагноз, который, по моему мнению, стал более тяжёлым, на что Сан Саныч ответил мне, что это секрет, который он не может мне выдать.
- ??? !!!
- Это секретная информация! - только и повторял мой врач на мои вопросы-негодования.
В этот же день меня перевели на 12 отделение. А не на 8-ое! Типа, на 8-ом отделении нет свободных мест, а с принудки я выписан, и далее оставлять меня на 7-ом принудительном отделении нельзя.
Моё пребывание на 12-ом отделении ДПБ
Слава Богу!, здесь на 12 отделении мне разрешили пользоваться компьютером и Интернетом. То есть я могу теперь связаться с заинтересованными в издании моей Книги лицами через Интернет. Наконец-то! 20 сентября тётя Надина привезла мне интернетный модем. И не сегодня, так завтра я выйду в Интернет. Следует упомянуть, что заведующий 12 отделением строго мне сказал, что в своей Книге я не имею права называть своими именами не только никого из медпесонала больницы, но и вообще никого из людей, типа, с моей стороны будет нарушение закона, если я его ослушаюсь его. А именно, мной будет разглашена их личная жизнь. Поэтому мне пришлось переименовывать некоторых персонажей моей Книги, а именно, врачей. Хотя я с этим не согласен, ведь я в своей Книге предаю огласке не их личную жизнь, а их служебную деятельность. Разве нельзя тем же корреспондентам-репортёрам-журналистам освещать деятельность тех или иных людей?
На 12-ом отделении на меня подействовали прописанные ещё Сан Санычем на 7-ом отделении таблетки и уколы. Я чуть не сдох. Вот какое лечение он прописал мне, кому уже отменено принудительное лечение! А мой лечащий врач, он же заведующий 12-ым отделением, Николай Николаевич, отменив мне частично предыдущие препараты и добавив новые, моё самочувствие мне не то, чтобы облегчил, а вызвал во мне новые неприятные ощущения. Как же я страдал! А он, по-моему, и не знал, от какой именно таблетки или укола мне так плохо. И он начал экспериментировать со мной, меняя принимаемые мной лекарства на другие. И каждый раз, когда мне было совсем уже невмоготу принимать даваемые мне таблетки, я стремился попасть к Николаю Николаевичу в кабинет на приём, чтобы рассказать о своём состоянии-самочувствии. Что было невозможно сделать с первой попытки: надо было сначала все уши прожужжать медсёстрам в течении нескольких дней, а то и недели, чтобы Николай Николаевич соизволил таки вызвать меня к себе в кабинет. Вот такой уж он был занятой! Или делал вид, что занят. А обходы больных на отделении он вообще не совершал! А когда мне удавалось прорваться к нему в кабинет, он разговаривал со мной как с дураком, и мне казалось, что он сам дурак, сошёл с ума на своей работе от общения с психами и дураками. Он словесно угнетал меня, возвышая себя, заставляя с ним соглашаться во всём и не спорить. Однажды я сказал медсёстрам, когда уже совсем себя плохо чувствовал, а врач меня всё не приглашал к себе, хотя я хотел с ним встретиться поговорить о моём лечении и самочувствии, что я уже готов объявить голодовку, лишь бы Николай Николаевич вызвал меня к себе!
А ещё на 12-ом отделении вот что было плохо. Отделение почти не проветривается. В палатах окна вообще не открывают, даже когда воздух испорчен, а в коридоре лишь иногда. И курить выдают по расписанию всего 5 сигарет в день! А ведь будь у меня своё жильё, я бы всего этого не претерпевал! За что меня так мучили на 12-ом отделении, человека, уже выписанного с "принудки"! И гуляет 12-ое отделение раз-два в месяц, а то и ни разу!
В моём желании связаться с книжными издательствами по Интернету пока я потерпел фиаско. Я совершил ошибку, увлёкшись интернет-перепиской с одним-единственным издательством. Оно захотело издать мою Книгу, для чего я должен был заполнить и написать на их сайте много чего, чего я не смог сделать, по той причине, что какая-то кнопка на их сайте, которую я кликал (нажимал), не работала, а общаться со мной минуя сайт напрямую посредством электронной почты это издательство не захотело. Типа, это не их стиль работы с авторами книг. Но я не теряю надежды выпустить свою Книгу в свет!
Через 7 месяцев моего пребывания на 12-ом отделении 25 марта 2014 года меня переводят на 8-ое отделение, которое будет, я надеюсь, моим последним отделением в Дружносельской психиатрической больницей перед моей отправкой в психоневрологический интернат. Сколько мне его ещё ждать, я не знаю!
Моё пребывание на 8-ом отделении ДПБ
Сразу по моём переводе на 8-ое отделение, то есть на следующий день, меня вызвала к себе в кабинет (ординаторскую) мой новый лечащий врач Анна Ивановна Ласточкина. Она мне сразу понравилась. Она меня внимательно слушала, не перебивая. Задавала умные и логичные вопросы. Она заинтересовалась моей Книгой и обещала её прочесть в ближайшее время, что меня очень обрадовало. Впервые такое понимание и внимание ко мне со стороны лечащих врачей!
А на следующий день у меня состоялась очередная, до этого проводимая раз в год, медико-социальная экспертиза (МСЭ). Повела на неё меня просто врачиха 12-го отделения, с которой я совсем о жизни не общался, и которая, таким образом, меня совсем не знала, что у меня в душе и за душой, а не заведующий Николай Николаевич. Видно, ему было абсолютно на меня наплевать, на мою дальнейшую судьбу. А ведь эта очередная МСЭ должна была стать для меня последней, потому что мне сказали, что мне хотят больше не продлевать инвалидность на год, типа, хватит меня вызывать-дёргать, а сделать инвалидность бессрочной. На МСЭ за столом сидели знакомые мне по прошлым МСЭ женщины, целых 3, они меня узнали:
- А! Это бывший студент-юрист из университета! Помним, помним.
Вопросов эти женщины-члены МСЭ мне больше не задавали.
- Ну что, оформляем бессрочную?-обратились они к приведшей меня на МСЭ врачихе.
- Да, уж пора, - согласилась она.
- Всё! Можете идти, - обратились ко мне члены МСЭ. А врачиха осталась в зале, где проходила МСЭ ещё на какое-то время. Что она там ещё добавила про меня, я не знаю.