Последствия моего курения
Курить серьёзно я начал в армии, ибо служил я в городе и сигарет хватало. И после службы в ней курить хватало. И в тюрьме хватало, ибо сначала в изолятор временного содержания примчались с передачкой с едой и большим количеством пачек "Беломора", который я очень любил, Мама с Полиной (встретиться-пообщаться не дали), а затем в тюрьму один раз приезжала Полина (опять без свидания со мной), привезя кружку, миску, электрокипятильник и "Беломор", а затем начался продолжающийся до сих пор период навещаний меня тётей Надиной с огромными передачками, в том числе и с сигаретами, и "Беломором". Это сейчас вам, читатели, это кажется естественным, ведь вы уже прочитали почти всю мою Книгу. Но тогда для меня это было приятной неожиданностью, такая её поддержка. Она бросилась меня поддерживать, как будто я был её родным сыном.
Как только я оказался в первом своём дурдоме, на "Арсеналке", меня принялись столь интенсивно закалывать, что у меня пропала охота курить. Но от нечего делать я выкуривал 10 сигарет, выдаваемых на сутки, лишь бы убить время в скучной маленькой камере на 3 койки. Я выпускал дым изо рта и смотрел на него от нечего делать. В этой камере я провёл 3 недели. А потом перевели на обычное большое отделение, на котором сначала посадили в изолятор тоже где-то на 3 недели, тоже скучнейшее помещение, и где мне продолжало не хотеться курить от длительного действия уколов, которые мне делали ещё на первом отделении, мучая меня ими так, что не только боль, но и невозможность совершить свободное движение рукой, чтобы накрыться одеялом мешали мне существовать. Да, в этот период я не жил, а существовал, ибо жизнью это было нельзя назвать: я был овощем. На этом большом отделении выдавали по пачке сигарет на день. И наливали дважды в день по кружке кипятка с одним пакетиком чая. А мой лечащий врач меня не хотел слушать и говорил мне, что это: моя болезнь - моё непонимание своей вины, то есть я псих-дурак до тех пор, пока не осознаю случившегося со мной. Сам этот врач был по телосложению шкаф, а потому увлекался боксом. И мышление у него было тупое, примитивное, чисто боксёрское. Но в августе 2007 года его посетило сознание, что мне будет лучше на другом отделении, маленьком, где нет тесноты в палатах, и все вынуждены работать: либо в так называемых лечебных мастерских шить на швейных машинках мешочки для денег по заказу банка за сущие копейки, либо работать на отделении, то есть что-нибудь мыть, полы или посуду. А, надо сказать, что я один раз по уговорам этого врача ходил на швейку и на его отделении. Но мне не повезло со швейной машинкой (все хорошие были заняты), у меня абсолютно ничего не вышло с мешочками, и я вообще сделал вывод, что трудиться как раб я не намерен, ибо я не раб! И он меня переводит на рабочее отделение. Чтоб работал. Но перейдя на другое, рабочее, отделение (под номером 11), я на швейку не захотел идти, а вакансий на мытьё помещений или посуды на 11-ом отделении не было. И меня спустя 3 недели перевели обратно на первое отделение. А по бытовым условиям оказалось, что эти два отделения - день и ночь: на первом и палаты небольшие, и туалет не в палатах, и прогулочный дворик просто замечательный, и персонал относится к пациентам так, что лишь бы психи и дураки работали, то есть более чутко. В общем, оказавшись снова на первом отделении, я стал очень сожалеть, что не смог удержаться на 11-ом. И как вообще я мог работать, если даже круговые движения электробритвой по щеке я не мог сделать! Меня брили. И наказывали за грехи соседей по палате (расшифровывать это утверждение, чтобы не увеличивать объём Книги, не буду; в фильме по моей Книге, может быть, это будет показано).
В январе 2008 года меня снова переводят на 11-ое отделение. Я уже почти отошёл от уколов, и мне повезло: через месяц моего пребывания на 11-ом отделении открылась вакансия на мытьё полов в 41-метровом коридоре отделения, который я буду мыть 2-3 раза в день до 2011 года, до своего перевода в Дружносельскую психиатрическую больницу. И Книгу я смогу здесь писать! Я начну её писать только 20 апреля 2009 года - раньше начать не мог.
С курением на 11-ом отделении было нормально до конца 2009 года. Давали по пачке на день. А с чаем вообще началась лафа! Очень быстро по моём переводе туда стали давать по 5, а затем по 7 пакетиков чая (моего же чая, который мы выписывали в магазине, как и сигареты с другими продуктами).
Когда мы, пациенты гуляли во дворе, то к нашему отделению присоединялось соседнее, 12-ое. И на прогулке я на вопрос, как дела, ответил кому-то из психов и дураков того отделения, что я пишу Книгу. Они меня попросили почитать им вслух. Я почитал. Во время чтения лица психов изображали внимание и сочувствие мне. А после чтения один из психов попросил меня выручить его сигареткой. Ну, как не выручить своего слушателя?! Я дал. Сигарету. На следующий день я снова им читал по своей тетрадке. Теперь другой псих с 12-го отделения стрельнул у меня курить. Я дал. И с тех пор психи 12-го отделения стали такими приветливыми со мной. Завидев меня в начале прогулки, они с улыбками здоровались со мной. И я понял, чтό на самом деле им от меня нужно: мои сигареты. Они готовы какое-то время меня послушать, лишь бы стрельнуть у меня сигарету после чтения. Ведь на их 12-ом отделении выдавали уже давно по полпачки сигарет на сутки в связи с начавшейся кампанией по борьбе с курением. А у нас продолжали ещё выдавать по целой. И я прекратил давать слушателям-стрелкам. И их интерес к моей Книге сразу пропал! Они, проходя мимо меня, теперь становились угрюмыми, с их лиц пропадали улыбки, и они не здоровались больше со мной.
Но и до нашего отделения докатилась волна борьбы с курением. Урезали и нам до полпачки на сутки. Я выходил из положения вот как. У меня в комнатке, где хранились наши продукты и сигареты, помимо закупаемых нами в обрез сигарет (лишних на месяц не закупали) всегда были дополнительные сигареты, которые мне привозила тётя Надина. И мне тайно выдавал их работающий на выдаче продуктов пациент. И мне всегда хватало. Что помогало мне работать над Книгой, а не думать о своём желании покурить и где достать. Здесь следует заметить, что для других пациентов руководством больницы был придуман способ стимуляции более активного посещения мастерской по шитью мешочков для денег: всё те же сигареты! Вернее, дополнительные, выдаваемые поштучно на каждый ежечасный перекур-перерыв в работе трудящихся в мастерской рабов. А как их ещё назвать, если они работают не за деньги, а за дополнительные, самые дешёвые, сигареты, приобретаемые работодателем? Прям, как Гитлер говорил, что рабам нужны сигареты!
А потом, уже в 2010 году сократили выдачу сигарет до пачки на 3 дня. Тяни, как хочешь. Мне было чуть легче, потому что я часто получал втихаря дополнительные пачки. Но не каждый день же это было! А другим их неоткуда было взять. Да и не стал бы раздатчик сигарет с каждым связываться.
И был на 11-ом отделении больной бурят по имени Бато. Ходил он на швейку, следовательно имел дополнительные сигареты, которые сам не скуривал. И так сложилось, что я его иногда угощал просто так понемногу шоколадными конфетами (много угощать не мог, потому что много заказывать нельзя: всего 1 килограмм на месяц), потому что этому Бато самому нельзя было выписывать сладкое. Может, диабет у него был? А по одной-две конфетки иногда ему можно - так он мне сам говорил. Ну, я и давал. А со временем он стал сам подходить ко мне и спрашивать конфеты. Я давал. Со временем это стало происходить всё чаще. И в какой-то день я отказал этому Бато-сладкоежке. Он мне только и нашёлся что сказать, как: "Ну и ты больше от меня сигарет не получишь!" А мне и не надо! Бато очень обиделся на меня. Ругался-матерился. А он был в курсе моей Книги. И однажды услышал он тот фрагмент, в котором я вспоминаю, как в 1987 году началась перестройка (эпизод про мою учёбу в Макаровке). Он говорит:
- Павлов-дурак! Перестройка началась в 1985 году. Все это знают.
А я возражаю:
- Нет, не все!
- Ну, ты дурак! Повторяю тебе, перестройка началась в 1985 году.
Естественно, что мне было неприятно слышать оскорбления от этой жирной свиньи неблагодарной. И чтоб он заткнулся, я пригрозил ему готовностью своей поспорить с ним на пачку сигарет, что он не прав, а прав я. Я думал, что Бато испугается моей настойчивости. Но он, упрямый баран, с радостью согласился на спор. Я-то предполагал, что никому из нас не удастся выиграть, потому что мы не смогли бы представить друг другу никаких доказательств своей правоты. Так мы, вроде казалось, и разошлись. А спустя какое-то время, когда мы с Бато вместе оказались случайно перед молодым врачом, он спросил врача: