Он убил альбатроса. По-моему, пустяк. Но, наверное, альбатрос был не просто альбатрос. Это было нечто, без чего твоя жизнь продолжаться будет, но человеком ты уже не останешься.
Но как такое возможно? Если убиваешь альбатроса, то никогда не вернешься в родимый край. Будешь счастливей, если перестанешь на это надеяться. Я, как дурак, поворачиваюсь и смотрю через бухту на город. Вот маяк, он непоколебимо стоит на черной скале. Ничто не изменилось. С побережья его белый обрубок представляется далеким, но на самом деле он довольно близко. Если взобраться на Дьяволову Пасть и оглянуться, то пролив, отделяющий маяк от земли, оказывается совсем узким. За ним, к северу, земля идет впадинами и буграми. На маяк наползает пена, бесшумно сбивается вокруг него, откатывается назад, подступает снова. Я некоторое время наблюдаю, пока мое дыхание не успокаивается. Сердце опять бьется ровно, удары гулкие, медленные. Вот бесформенное пятно города, а в нем Фелиция.
Позади ничего. На целую милю ни одного прохожего. Лишь ветер веет над цветами, да слабый кокосовый запах доносится из дрока. Шмель застрял в терновнике и отчаянно бьется, пытаясь освободиться. Наконец ему это удается, и он неуклюже залезает в желтый зев цветка.
Мой глаз улавливает какое-то движение. Я чуть приседаю, до высоты кустов. На самом горизонте две человеческие фигуры. Смотрю, как они нагибаются, выпрямляются, нагибаются снова. Наверное, собирают камни. Неужели мальчишки до сих пор нанимаются собирать камни, как раньше я? То было еще до Мулла-Хауса. Я ходил работать днем и пропускал школу. Помню, как пахла моя ладонь, когда я протягивал матери заработанные мной девять пенсов. Несколько грязных медяков и один джоуи. Я гордился, что отдаю ей все до последнего полпенни и ничего не оставляю себе.
Я прохожу немного вперед. Дальше начинается подъем и встают крутые утесы. Так далеко я не пойду. Здесь земля покрыта дерном, а потом до самого мыса, с которого удобно рыбачить, громоздятся скалы и валуны. Я спускаюсь вниз, спиной вперед, выискивая ногой опору. Наверное, с тех пор, как я был здесь последний раз, произошел обвал, потому что исчез знакомый выступ. Но я вставляю правую ногу в расщелину, а левой нашариваю какой-то уступчик, а потом еще один. Я почти позабыл этот ритм, но вот он снова вернулся ко мне. Фредерик обладал им всегда. Лазать лучше получается, когда не останавливаешься слишком долго, чтобы проверить прочность опоры.
Я внизу. Море чавкает и ворочается, но уже начинается отлив. Перепрыгивая с камня на камень, я продвигаюсь по мысу дальше и дальше, теперь море по обе стороны от меня. Дохожу до самого конца. Волны движутся по диагонали, с брызгами ударяясь о скалы. Стоять здесь глупо. А мы всегда тут стояли, пока хватало храбрости. С каждой сотой волной прибой собирал воедино всю свою мощь. Мы видели, как издалека надвигается темный горб, словно под водой плывет какое-то чудовище. Если он обрушится на скалу, то сметет тебя. Мы наблюдали за ним до последнего момента. По очереди выкрикивали: «Давай!» — и после этого возгласа с чистой совестью карабкались на возвышение, где прибой разве только обдавал нам пятки. Но если кто-то убегал раньше, чем другой давал команду, то проигрывал.
Однажды Фредерик закричал слишком поздно, и волна нахлынула прямо на меня. Я уцепился за скалу, будто мартышка, но волна подхватила меня и поволокла в море, а потом швырнула назад. Вода залила мне глаза, попала в рот, но я сумел собраться с силами и ринулся прочь. По счастью, погода была тихая. В ветреный день море уволокло бы меня. Фредерик был тут как тут, протянул мне руку, потащил на себя. Я был весь в ссадинах и ушибах, хотя поначалу этого не почувствовал, пока не осмотрел себя и не увидел кровь.
«Мы с тобой одной крови, ты и я».
Я стою уже долго, но сотой волны так и нет. Они накатываются равномерно, одни чуть выше, другие чуть ниже. Отлив продолжается, и у подножия утесов образовалась неширокая полоса влажного белого песка. После зимних бурь песчаные отмели всегда меняли местоположение. Мы приносили хворост и разводили костер, а однажды запекли чаячьи яйца.
Я стягиваю одежду, складываю на сухой скале, а сверху придавливаю камнем. За мысом вода спокойная. В этой части побережья море всегда волнуется, и даже такие сорвиголовы, как мы с Фредериком, никогда не заплывали далеко. Плескались поближе к берегу, на мелководье.