— Зачем ты ешь эту гадость?
— Он очищает кровь.
Фредерик со смехом перевернулся на спину. Он каждый день ел мясо — по крайней мере, один раз, а то и два или три. Каждое утро они завтракали яичницей с беконом, на столе стояла еще и тарелка с почками. Его отец ел котлеты с вустерским соусом, но больше их никому не давали. Его отец был горным инженером и ездил в Австралию, но не в поисках работы, как тысячи бедняков, а чтобы внедрить новый тип подъемного механизма. В качестве платы мистер Деннис потребовал себе долю в шахтах, на которых работал. Фредерик объяснил мне, почему это лучше, чем деньги. Иногда он терпел убытки, но даже при этом приплывал домой в два или три раза богаче прежнего. А может быть, еще богаче — точно никто не знал. Он женился, а потом построил квадратный гранитный дом, обнесенный высокой гранитной стеной. Некрасивый, но основательный. Фредерик должен был учиться в соборной школе в Труро. Но когда ему было четыре, а его сестре Фелиции два, их мать забеременела в третий раз. Она скончалась от родильной горячки, а спустя две недели умер и младенец.
Вот как я познакомился с Фредериком. Моя мать убирала в их доме, и миссис Деннис, как и другие люди, привязалась к ней. Когда мать Фредерика умерла, а отец упорно работал, чтобы не запьянствовать с горя, моя мать все чаще и чаще присматривала за детьми. Я мог бы взревновать, но мать всегда брала меня с собой. Я познакомился с миром Альберт-Хауса. Миссис Стивенс приходила готовить, а Энни Ноубл — прибирать, потому что моя мать занималась двумя маленькими детьми. То была лучшая работа, которая когда-либо доставалась моей матери, и длилась она все три года. Я ел за одним столом с Фредериком и Фелицией и вырос самым высоким мальчиком у себя в классе. Если Фредерик или Фелиция заболевали, моя мать оставалась на ночь, и для меня стелили постель в узкой комнатке возле детской.
Я представляю всех нас вместе. Моя мать, я, Фредерик, Фелиция. За мистера Денниса выступали большей частью голос из-за закрытой двери или пара длинных черных ног, пересекавших прихожую, когда мы подглядывали с вершины лестницы. Но однажды он подошел ближе.
Фелиция всю ночь плакала от зубной боли. Моя мать должна была отвезти ее в Саймонстаун к дантисту. Я никогда не бывал у зубного врача и удивился, почему при этом известии Фелиция заплакала еще сильнее. На нее напялили пальто, нахлобучили шляпу, лицо перевязали шарфом, и они с моей матерью уехали в догкарте.
Фредерик упражнялся в чистописании. «Какой позор, ведь ему уже почти семь! Пора взять его в ежовые рукавицы» — так говорил мистер Деннис. Его громкий голос раздавался из-за двери кабинета. По словам моей матери, он просидел там до самого утра по делам службы. Чьи-то другие, не мистера Денниса, черные ноги сновали через прихожую, а на комоде громоздились кипы бумаг.
Фредерик сидел в комнате для занятий на втором этаже. Я тоже был там, растянулся на коврике, перевернувшись на живот. Читал «О рыбаке и его жене» из сборника «Волшебные сказки братьев Гримм», принадлежавшего Фелиции. По-моему, рыбак был глупый, и его жена тоже. Они не слушали, что говорило им море. А стоило бы. Я дочитал сказку, подрыгал ногами в воздухе и задумался, может ли весь мир утонуть, если море хорошенько разозлится. Фредерик не занимался чистописанием. Он напевал что-то про себя и рисовал на полях.
Оба мы услышали шаги в коридоре. Громкие, отчетливые шаги, которые невозможно было не услышать. Дверная ручка повернулась. Дверь отворилась, и появился мистер Деннис — целиком, высокий, небритый, весь в черном с головы до пят. Он смотрел только на Фредерика, не замечая меня. Я отполз на четвереньках назад, к шторам. Я знал, что мистер Деннис не обратит на меня внимания. Он окинул комнату невидящим, обжигающим взглядом, который на мне не задержался, чему я очень обрадовался. Мистер Деннис подошел к столу и взял тетрадку Фредерика. Она вся была испещрена рисунками: этим Фредерик занимался всегда.
— Что это такое? — спросил мистер Деннис.
— Моя тетрадка по чистописанию, — ответил Фредерик, взглянув на него.