- Ты должна поправиться. – услышала Неллин голос своего начальника.
Поправиться? Зачем? Ради кого? Для чего, ведь у нее больше никого не осталось на целом свете. Она совсем одна. Даже Ию у нее забрали. Как же она смогла за столь короткий период потерять всех своих самых дорогих людей?
Если бы только Зордрек был здесь… Ее единственный, ее безмерно любимый… Он бы помог ей справиться с этой болью. Но она сама прогнала его.
И она не смогла сберечь его сына.
Еще один рвущий душу крик, больше похожий на вой раненого, загнанного в угол зверя, вырвался из ее горла, медленно перешел в горький болезненный стон и застыл на одной дрожащей безысходностью ноте.
Прибежала перепуганная медсестра и, быстро оценив обстановку, метнулась за успокоительным. Владимир Александрович сидел с Неллин, пока она не уснула, а потом пошел к главврачу - своему хорошему приятелю и попросил внимательно следить за ней. Его напугали ее абсолютно пустые, словно мертвые, глаза.
- Как бы она что-нибудь с собой не сделала. – поделился он своими мрачными мыслями с доктором.
- Я приставлю к Неллин сиделку. – кивнул тот. – Она будет постоянно рядом с ней.
Неллин оставалась в больнице почти все лето и, вопреки беспокойству Владимира Александровича, не делала никаких попыток навредить себе. Она совсем ничего не делала. Часами лежала неподвижно, глядя в потолок бессмысленным застывшим взглядом. Сиделка кормила ее, выводила на прогулку, пыталась разговаривать с ней. Но все было бесполезно. Неллин никак не реагировала, словно души больше не было в этом теле. Она покинула его, оставив только пустую оболочку, механически выполняющую просьбы встать, пойти, поесть, искупаться.
Бывший шеф часто навещал ее, приходил со своей женой, которая тоже пыталась, как могла, приободрить Неллин, выходила с ней на прогулки по парку клиники, но девушка вообще никак не реагировала на окружающий мир, она тихо угасала на глазах. Ее подруги с работы притаскивали ей охапки цветов, которые Неллин раньше безумно любила, но они засыхали, не дождавшись даже ни одного ее взгляда. Все окружающие видели, что с каждым днем она все больше и больше отстраняется от мира, замыкается в себе наедине со своим горем.
- Неллин в глубочайшей депрессии. – объяснял им главврач. – Нужно больше времени, чтобы она пришла в себя. Мы назначили ей соответствующее состоянию лечение, оно должно ей помочь. Физически, насколько возможно после ее ранения, она здорова. Вот только душевно… Но мы ее лечим.
Услышав это в очередной раз, Вера Леонидовна развернулась и отправилась в палату Неллин.
- Куда ты? – спросил ее муж.
- Собрать ее вещи, она поедет с нами.
Неллин безропотно позволила забрать себя в их дом, ей было все равно. Она даже не заметила, что стены ее комнаты изменили цвет.
_______________________________________________________
{1} - Женя Любич «В белых облаках»
Глава 16
Глава 16.
Зордрек вновь на Земле. Он медленно ступает по мягкой шелковистой траве, направляясь в сторону знакомого дома в лесу. Он видит Неллин, сидящую на пороге и низко склонившуюся над белым свертком, который она держит в руках.
Неллин что-то тихо напевает, а потом, радостно улыбаясь, оборачивается к нему, и Зордрек понимает, что в руках у нее не просто сверток, а закутанный в белое одеяльце младенец. Неллин осторожно убирает мягкую ткань, открывая его личико, и говорит:
- Познакомься с папой, малыш.
Зордреку удается разглядеть, что у ребенка голубовато-дымчатые волосики и характерные для сакзанцев брови, и смотрит он такими же как у него самого голубыми глазками. Зордрек, протягивая руки, хочет взять малыша, но не может пошевелиться.
Внезапно откуда-то появляются вооруженные люди, одетые в камуфляж, и окружают их. Угрожая автоматом, один из них подходит к Неллин и пытается отобрать ребенка, которого она крепко прижимает к себе, пытаясь защитить. Тогда военный ударяет ее прикладом своего оружия и забирает малыша из ослабевших рук матери. Она тянется за ним, но ее отталкивают, и Неллин падает на ступеньки. По ее лицу течет кровь и капает на живот, расползаясь уродливым бардовым пятном по белоснежной ткани. Подняв голову, она с болью шепчет Зордреку, в своем бессилии кусающему губы: