Заметив мое колебание, Санек тут же перешел от обвинений и нападок в мой адрес к уговорам.
— Чего ты ломаешься, Игорек? — произнес он вкрадчиво. — Давай "кинем" ту хату, тем более что Валерка говорит дело плевое, заберем бабки и разбежимся кто куда. И охота тебе задарма на "киче" парится? Тебя сразу же закроют, едва ты к ментам заявишься. А ты представляешь, что такое камера в СИЗО? Это небольшая комната, в которой вместо положенных десяти человек, торчат тридцать, а то и более. Это вонь от параши, запах немытых мужских тел, духота, клопы, мухи, и один раз в день, похожая на помои баланда. И чего ты туда рвешься?.. А потом тебя ждет суд, этап и зона… Рассказывать дальше?
Чума словно читал мои мысли. Меня неприятно поразил его вдруг открывшийся дар провидца, а еще больше потрясла нарисованная им мрачная перспектива, которая ожидает меня, если я сдамся. Я высвободил ладонь из рук девушки, однако остался стоять на месте. А в это время сладким голосом сирены запел Валера:
— Послушай, Игорек, — глазки толстяка стали масляными. — Дело предстоит несложное. Вы с ним справитесь. Мужик тот подлец. Он завладел документами, которые ему не принадлежат. Если вы их добудете, вы совершите благородный поступок, и многие люди вам огромное спасибо скажут. А еще вы получите деньги, много денег. Ты в спортшколе такие бабки и за пять лет не заработаешь. А за них ты можешь купить машину, дачу, мебель или что твоя душа пожелает. Вот вам аванс, — Валера полез в висевшую на спинке стула кожаную сумку, достал из нее пачку стодолларовых купюр и бросил ее на стол. — Здесь десять тысяч. Остальные заплачу, когда добудете документы. Ну как?..
В комнате повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь сопеньем Насти и тяжелым прерывистым дыханием Чумы. Парень и девушка заворожено смотрели на деньги, будто на волшебный предмет, попавший сюда из сказки. И не удивительно. Эти зеленые бумажки мутили разум и более стойким людям, нежели бывший зек и неопытная студентка. Наконец Санек оторвался от созерцания поразившего его воображения предмета на столе и взглянул на меня преданными глазами.
— Ну так как, останешься?
Не знаю что в большей степени: страх оказаться за решеткой, желание спасти от тюрьмы девушку или меркантильный интерес, а возможно, и все три фактора в равной мере, повлияли на мое решение, но я остался. Малодушный и низкий человек! Вслух я не выразил своего согласия, просто бессильно опустился на стул, что было красноречивее любых слов. У всех троих вырвался вздох облегчения.
— Ну, вот и отлично! — не скрывая своего торжества, воскликнул толстяк. — Значит завтра встречаемся с вами часиков в десять утра, скажем, на площади Пушкина, едем к дому того самого мужика, и там на месте я вам расскажу, что вы должны будете сделать.
— В десять я не могу, — заявил я поспешно, вскидывая к толстяку глаза. — В это время у меня тренировка.
— Я тоже завтра работаю, — признался Чума.
— Да и у меня лекция, — посетовала Настя.
Валера помрачнел.
— Ну вот что, ребята, — заявил он жестко и окинул нашу компанию суровым взглядом. — Такие деньги стоят того, чтобы вы пожертвовали ради них своей паршивой работой и учебой. А ты, Чума, подъезжай на своем такси. По счетчику я тебе заплачу. И вот еще что, — обращаясь ко мне, сказал толстяк. — Ты, по моему мнению, человек надежный, так что пусть деньги пока у тебя будут. — Валера взял со стола пачку банкнот, привстал и бросил ее мне на колени. — Мне так спокойнее будет. А то, не ровен час, Чума возьмет аванс, да смоется с ним. А тебе я верю. У меня все.
Толстяк грузно встал, давая нам понять, что аудиенция закончена. Поднялись и мы. Я — одурелый от произошедших в этой комнате событий, Чума недовольный тем, что деньги остались у меня, Настя… Настя, по-моему, вообще ко всему относилась слишком легкомысленно, и вела себя как большой ребенок, который все еще считает, что зависит от взрослых, и те решают все его проблемы.
Я повертел в руках пачку купюр. Таких денег мне в своей жизни еще держать не доводилось. Чокнуться можно. Однако, если деньги находятся у меня, это еще не значит, что я согласен выполнить работу. У меня еще есть время подумать до завтра. Я сунул пачку купюр в карман, обошел вниманием протянутую для пожатия руку толстяка и, напялив очки, направился к двери.
В коридоре я прибавил шаг, рассчитывая оторваться от Чумы и Насти. Я не был готов делиться с ними впечатлениями, оставшимися у меня от приема у Валеры. Мне необходимо было побыть одному, и как следует над всем поразмыслить.