Он отходил к двери, так и не поворачиваясь к ней спиной, а когда все же вышел, Марна рухнула на постель. Она пахла Олегом, пахла все теми же травами и ранним летом, но запах тот был не таким родным, как запах пчелиного забруса, что Райан любил жевать перед сном.
Княжеский сын так мечтал получить ее, а когда она сама пришла в его руки, он отказался от нее.
— В какие игры вы со мной играете? — шептала Марна, тупым взглядом изучая низкий потолок. — Вы? Боги? Бог? Или кто вы там⁈ Эй! Это подло!
Иттан плакала в объятиях Марны, когда она, наконец, увидела Глеба. Он шел к ней во всей красе, такой же, какой и был, и нёс сваточный венок в одной левой руке.
— Ты не просто вёльва, Марна, — шепнула Иттан ей, утирая слезы. — Ты сама богиня!
— Иди же!
Иттан поцеловала Марну в губы по-сестрински и бросилась к Глебу. Марна повернулась, чтобы увидеть Глеба, и сама расплакалась. Она была счастлива за этих двоих. Олег уже закончил объясняться с остальными, с дядей и Пауком. Он говорил им, что ходил вовсе не на охоту, а за братом, а те, хоть и были удивлены, только радостно кивали головами. Нечто изменилось в их памяти. Нечто изменилось в прошлом. Они забыли о том, как Глеб умер, и лица их были смущенными и потерянными.
Другие новгородцы стояли вдалеке, радуясь за главных суженых этого лета, за Глеба и Иттан. Словен покрывал ее мокрое от слез лицо поцелуями, гладил ее живот, волосы, снова целовал лицо, и они плакали вместе. Наконец, они вдвоем взялись за руки и подошли к Марне. Глеб вдруг опустился до самой земли, чтобы покланяться вёльве, и поцеловал ее подол. Новгородцы, удивленные и любопытные, затихли и прислушались, столпились поближе, заключив их троих в круг.
— Не нужно… что же ты делаешь, Глебушка, — Марна подняла его за плечи. — Вставай немедленно.
— Воистину, ты дитя богов! Благодаря тебе я восстал из мертвых! Спасибо тебе, Марна! — он повернулся к новгородцам. — Славься Марна! Славься!
Они и толком не знали, что случилось, но подхватили ликование Глеба и принялись ликовать вместе с ним, рукоплескать, подпевать и скандировать имя Марны.
— Пожалуйста, прекрати, — Марна просила Глеба умоляюще и опасливо осмотрелась по сторонам. И не зря. В четвертом ряду она заметила знакомое лицо с устрашающей татуировкой на лбу. Тот мужчина улыбнулся ей, и тут же, развернувшись резко на пятках, исчез.
— Прекрати, Глеб! — Марна прикрикнула на него, и Глеб замолк.
— В чем же дело?
— Разве не было сказано тебе, что ты должен хранить эту тайну⁈ Восстал из мертвых? Ты сдурел, Глеб? Ты никогда не умирал… запомни это и заруби себе на носу!
А затем злобная гримаса Марны сменилась улыбкой. Она прижала Глеба к себе и обняла его с силой.
— Я скучала по тебе, дурачина! Будь осторожнее в этот раз и оберегай Иттан, и ваше дитя! Был бы ты христианином, просилась бы стать крестной!
— Крестной? — посмеялся Глеб, не понимая, о чем говорит Марна, и похлопал ее по спине одной левой рукой. — Спасибо тебе, Марна! Я теперь за тебя грудью своей встану! Ты мне теперь сестрица.
Ефанда, услышав те слова, посмотрела с подозрением на Олега. Каждый день пропасть между нею и ее братьями, ее словенским родом, разверзалась все больше. Она была чужой среди своих. Она была рабыней для собственного отца и выносила его горшки с парашей. Бывало, ее мать, Драгана, жалела дочь, и позволяла ей поесть с княжеского стола, но Вадим тут же строго наказывал обеих. Он и сам любил Ефанду, и потому, наверное, и не смог умертвить дочь.
— Ее бы замуж выдать, куда подальше, — как-то поведал Вадим Драгане свою мысль. — Чтобы жизнь больше медом не казалась, да и подальше от дома она была!
— Ах, муж мой, кто не совершал ошибок ради любви? Я бы ради тебя и сама убила!
— Собственного брата? Или дядю? Ну, чего же молчишь, Драгана? То-то и оно…
Часом позже, Ефанда спустилась в темницу, чтобы навестить Синеуса. Ей удалось отлучиться между чисткой комнат и работой в свинарнике. Она не видела Синеуса с тех пор, как они были повержены на крыше крепости. Варяг спал сидя, наклонившись к сырой глиняной стене. Ефанда долго стояла по другую сторону решетки, не решаясь разбудить его, заговорить, и слушала, как Синеус кашлял во сне. Наконец, почувствовав на себе пристальный взгляд, он проснулся, открыл глаза и машинально сунул руку в сапог, чтобы достать нож, которого там не оказалось.
— Ефанда? Ты ли это?.. В Вальхалле я?.. — пробормотал он, протирая глаза, но так и не встал с места, не в силах поверить в увиденное.
Она стояла перед ним с душистым венком в руках и сжимала его пальцами так сильно, что с него на тюремный пол падали цветочные лепестки.
— У нас, у словен, есть традиция… — прошептала она. Казалось, даже промямлила, так как слова давались ей с трудом. — Сплести венок и отдать его тому, кто… — она всхлипнула и замолчала.
— И вправду, в Вальхалле, — радостно прошептал Синеус и закашлялся. Месяц в сырой камере сказался дурно на его здоровье.
Он встал с лавки, пятерней расчесал черную безобразную бороду, чтобы не отпугнуть Ефанду своим ужасным внешним видом, и подошел к решетке.
— Моя любимая… — не стесняясь, обратился он к Ефанде, думая, что это всего лишь сон. — За что наградили меня боги? Или умер я все же не в темнице, а в бою, чего не помню?.. Как я умер, Ефанда? Отомстил ли я за братьев? Простил ли меня Райан?
Он обнял пальцами решетку и заплакал. Он плакал о Рёрике, плакал об Утреде, о доме своем, о Райане и о Ефанде — обо всех и обо всем, что безвозвратно потерял. Синеус хотел уйти, хотел вернуться назад в свой сырой темный угол, но Ефанда вдруг положила руку на его пальцы, обвивающие железные прутья.
— Ты не спишь, Синеус. Не погиб в бою, Харальд. Ты жив, и я настоящая.
— Ефанда?..
Синеус закрыл лицо другой рукой, чтобы спрятать слезы, от которых ему вдруг стало стыдно. Ефанда плакала вместе с ним.
— Жив ли мой брат?.. Жив ли твой муж?.. — казалось, он бредил.
— Нет, Харальд. Рёрик мертв, — Ефанда задыхалась от слез, но держалась изо всех сил, оставалась сильной.
— А Райан? Он простил меня?
— За что же ему прощать тебя, Харальд? Он всего лишь твой трэлл…
Синеус молчал. Ефанда просунула меж прутьев уже потрепанный и лысенький венок и протянула его Синеусу.
— Сделаешь ли ты меня своей женой, Харальд?..
— Разве это можно сделать так? Без свидетелей?
— Боги нам свидетели…
Глава 5
Вишневый пирог
Марк бродил по развалинам тысячелетнего монастыря и крутил меж пальцев один из дирхамов, что он однажды нашел у Марины в коммуналке. Он вдруг увидел заросли черной ольхи, что бросали длинные запутанные тени на дорогу.
— Какие могущественные… — отметил Марк сам себе шепотом.
Под раскидистыми ветками ольхи, действительно, могло бы поместиться несколько футбольных команд. Аристов уселся под дерево у самого его ствола и вытянул ноги. Он все смотрел на дирхам и крутил его меж пальцами. Перед глазами замелькали картинки. Некоторые вспышки памяти. Вот и Бруни вернулся домой раненый, а на его шее блестит от воды дирхам. Мирослава, зарытая в землю Старой Ладоги с дирхамом на шее. Десятки подобных монет в коммуналки Марины.
— Кажется, ты и есть тот самый знаменатель, — догадался Марк. — Но как именно и почему? Прежде я думал, что Мирослава перемещалась через воду, но должно быть еще что-то. И это ты… — Аристов сжал монетку в кулаке. — Знает ли и Марина секрет дирхама? Может ли она делать то же самое?.. Как же мне тебя найти?
Аристов поднялся в полный рост и еще раз взглянул на развалины монастыря. По его коже прошел холодок. Любимый монастырь Райана. И Мирославы тоже. Весь вечер того же дня Аристов провел за ноутбуком в поисках информации о дирхамах.