На четвертый день Марк сидел в кулинарии до самого закрытия, до восьми вечера. Он опомнился только, когда Линда попросила его оплатить чай и поменяла табличку на двери: «closed». Он хотел, было, уйти, но вдруг подошел к Линде и показал ей фотографию на телефоне. Та фотография была сделана им самим, когда она встретил на площади выступающих танцоров.
— Оh! Sean-nós dance… Это значит танец в старом стиле!
По ее голосу Марк решил, что Линде понравилось то, что он ей показал, но все же он не понял ее ответа в очередной раз. Тогда они общались через переводчик.
— Так называется старый ирландский танец, — Линда показала ему текст в телефоне, переведенный на русский.
— I like it very much, — с неуклюжим акцентом проговорил Марк единственную фразу, которая отлетала у него от зубов еще со школьных времен.
— Я уметь.
Линда очень широко улыбнулась, обнажая красивые белые зубы. Они слегка испачкались от красной помады, которую она обычно носила.
— У тебя здесь, — начал Марк, но опомнился, потому что заговорил по-русски.
Его рука дрогнула. Он хотел сначала указать на ее рот, но все же поднес палец к своему. Линда улыбнулась еще шире, посмеялась и облизнула зубы языком. Затем она спросила, убрала ли она все, и Марк смущенно закивал головой, потому как все это время ему приходилось стоять слишком близко к ее красивому лицу. И именно в тот момент он нашел еще одно отличие Линды от Марины кроме разных оттенков волос. Линда была эталоном ирландской женственности. Она умело красилась и знала, как лучше подвести глаза, а как — губы. У нее были сильные ноги, и она подчеркивала их юбками нужной длины. Чуть ранее, когда в один из дней Линда пришла на работу в топе, он заметил ее татуировку под грудью. Это была половина мандалы — круглая внизу и треугольная сверху между грудями. Линда могла флиртовать и того не стеснялась. Была уверена в себе и потому еще более красива. И тогда в Марке просыпались инстинкты, которые обычно просыпаются у всех мужчин, неравнодушных к соблазнительным женщинам.
С Мариной все было иначе. Ее хотелось оберегать, и хотя секс с ней и был приятным, Марк не мог проявить себя в полной мере. Она напоминала ему ребенка. Не только ее худенькое тело, лодыжки и запястья, но и она сама. Ее грустная улыбка и вечно печальные глаза. Ей было двадцать пять лет, а она выглядела на восемнадцать. Так же и одевалась. Ее хотелось обнимать и прижимать к груди, но не ставить в неудобные и самые извращенные позы.
— Марк, — Линда выдернула следователя из размышлений, и он опомнился, сделал шаг назад.
— Вы хотите потанцевать со мной? — она показала ему следующий текст.
— I’m not dance… — покачал головой Марк.
— Я научу!
Линда открыла дверь кулинарии, схватила Марка за рукав и потащила за собой. Ему не хотелось никуда идти. Тем более на танцы. Но перспектива сидеть в спальне над книгой Мирославы и сообщением, на которое Марина так и не среагировала, была не менее удручающей. Ему было жутко одиноко и жутко страшно. Он чувствовал себя брошенным. Но самое страшное было то, что это чувствовал человек, привыкший к одиночеству. И теперь Линда была тем самым лучиком в его темном царстве.
— Хотя бы отвлекусь и скоротаю время до завтрашнего обеда… Когда ты снова не придешь, — пробормотал он сам себе под нос и усмехнулся, когда Линда закрывала двери кулинарии на ключ.
Сначала она отвела его до своего дома, где просила подождать в гостиной, пока она переоденется. Там он мог видеть фотографии ее семьи, дедушки и бабушки, родителей, и странная мысль посетила его. Как он не привык к тому, что кто-то может говорить правду! Линду не нужно было раскусывать, отгадывать… Она говорила о том, что у нее есть дедушка, который владеет кулинарией, и вот он… стоит на каминной полке. Вот и она, лет двух, катается на деревянной лошадке, которую однажды ее дед заказал у Дугласа. Никакой лжи. А ведь Марк любил загадки. И потому он однажды полюбил Марину. Что теперь он делает с Линдой? С милой, искренней, открытой и предсказуемой Линдой?
Он знал, что ему станет скучно уже через пару дней. Или, по крайней мере, после первого секса, который, конечно же, будет через пару дней, потому как Линда не сможет перед ним устоять. Но теперь было нечто иное, так изменившее его и извратившее его душу. Марк хотел, чтобы ему было скучно.
Она спустилась в коротком темно-коричневом, почти шоколадном платье с пышной юбкой. Такие обычно кружатся в танце, оголяя ягодицы. Все та же красная помада. Широкая улыбка. Сверкающие глаза.
— Я люблю эти фотографии, — она подошла к каминной полке, уставленной рамками. — Мой дедушка Майкл. А это и есть Дуглас. Вот он, — Линда протянула Марку одну из рамок и указала пальцем на лицо.
— Дуглас? — прошептал Марк, и сердце его ёкнуло. Неужели он и впрямь видел настоящего отца Мирославы?
Дуглас выглядел добрым мужчиной. Совершенно рыжий, с мохнатыми бровями, длинной бородой и засученными рукавами его клетчатой синей рубахи — рабочий человек. Он стоял в обнимку с дедушкой Майклом.
— Я даже еще не родилась, когда это фото было сделано, — тихо прошептала Линда. — И я не знала Дугласа, но для моего дедушки он был дорогим человеком, и он часто его вспоминал и вспоминает до сих пор.
Аристов понял только половину и, сделав необычную гримасу, задал следующий вопрос.
— Do you… more photos?
— Ах, ты хочешь увидеть еще фотографии? С Дугласом?
Марк закивал головой.
— Анна и Дуглас?
— Давай посмотрим, — Линда отошла от камина к книжному шкафу и принялась рыться в нижних полках. Оттуда, наконец, показался старенький кожаный альбом. — Вот, держи, Марк.
Он принялся листать альбом, но только на двух страницах нашел фотографии Майкла со своими друзьями. Какие-то были черно-белыми фотографиями еще его молодости, а вторая добрая половина была посвящена любимой внучке. Наконец, он снова узнал Дугласа. Всего три фотографии.
— Это праздник по случаю моего рождения. Здесь все. Моя мама и мой папа, — Линда поджала губы. — Они погибли в автокатастрофе. Вот бабушка Нина и дедушка Майкл. Это Анна и Дуглас. Ну, а это я!
Марк и Линда уселись на диван, и девушка придвинулась к мужчине поближе. Она погладила пальцем лицо своей матери.
— Она была красивая.
— Да, — улыбнулась она Марку.
— Это Анна?
— Ага.
— Ты уверена?
— Точно. Ведь здесь ниже есть подписи, — она указала на имена под фотографией, написанные ручкой.
— Это вовсе не та Анна МакДауэлл, которую я себе представлял… — хмыкнул Марк себе под нос. — Это не Марна. Это и есть настоящая Анна МакДауэлл… настоящая мать Мирославы… значит, ее имя просто было украдено…
Он перевел взгляд на следующую страницу и принялся рассматривать лица. Теперь они все были в доме.
— Это дом Анны и Дугласа. Видишь, какое здесь все деревянное и как много растений! Это потому что Дуглас был столяром и любил все делать своими руками, а Анна обожала садоводство, — Линда решила говорить в переводчик, чтобы Марк тут же видел слова в телефоне на русском. — Это их последняя фотография перед тем, как вся семья погибла.
Нина и Майкл держали на руках новорожденную внучку. Анна и Дуглас новорожденную дочку. Но позади их, за столом, был еще некто. Марк всмотрелся в лицо и сжал альбом пальцами так, что листики заскрипели в его потных ладонях.
— Господи… Это уму непостижимо… Кто это, Линда? Кто эта девушка, сидящая там?
— Я не знаю. Давай посмотрим на надпись… Ой, тут нет ее имени.
Девушка сидела вдалеке за столом, и голова ее была опущена. Она не смотрела в кадр, но Марк никогда бы не спутал этот профиль ни с чьим другим. Эти губы и этот ровный тонкий нос. Эти рыжие вьющиеся волосы, словно свободные языки огня.
— Это Мирослава… Это невозможно… хотя… я уже не в том положении, чтобы считать что-то невозможным…
— Я могу позвонить своему дедушке и узнать, кто на фотографии.