— Олег! Натяни ей мешок на голову! — еще один голос оказался ей знаком.
Глеб развернулся к брату, идущему позади, достал из тряпичной сумки на поясе мешок и кинул его Олегу. Мешок попал точно ему в руки.
— Не буду, — покачал головой Олег и с жалостью посмотрел на девушку, которая держалась за бочину саней и хрипела, пытаясь выдавить из себя еще один крик о помощи.
— Ты? Трэлл? — Глеб обратился к четвертому всаднику, что был со стороны варягов, живущих в крепости, и как раз тащил сани. — Заткнешь ей рот? Нет? Какие мы все нежные! Словно бабенки!
К третьему всаднику Глеб обращаться не стал: то был один из варяжских дружинников, посланный командовать, и нарываться на него было опасно. Глеб забрал мешок у Олега, спешился, подошел к Мирославе и затолкал ей в рот кусок ткани из своего кармана. Затем последовал сам мешок. Он затянул его на шее потуже, чтобы девушке точно не хватило воздуха на крики, и она не тратила его зря.
— Всегда было интересно, отчего ты так ненавидишь женщин? Или боишься их? — вздохнул Олег, глядя на своего младшего брата, пока тот завязывал мешок. — Иль варягам теперь тебе одно удовольствие служить?
Глеб ничего не ответил, только опустил глаза, будто от стыда, сел обратно на лошадь и подстегнул ее. Уже у ворот он шепнул брату:
— Ты хоть попроси за нее немного монет, пушнины или, может, еще какого добра. Конунг наградит нас за девушку щедро. Зима холодной была. Подумай о своих людях. Ты слишком мягок, и твое большое сердце никого не прокормит. Иначе скоро все перейдут на сторону варягов, и мы вовсе без людей останемся. Я слышал, что за красивую белую рабыню можно семьдесят, а то и восемьдесят серебряных дирхамов получить!
— Конунга нет в крепости, — ответил Олег, сглотнув ком в горле. Он и не знал, что еще сказать. Не знал, как брать монеты или пушнину за девушку, которую отдает на верную смерть, отдает огню. — И я не могу продать конунгу его же рабыню.
— Завтра или послезавтра он будет здесь, — вставил четвертый всадник, варяжский раб, аккуратно вынимая девушку из саней и придерживая ее за талию. — Из Хольмгарда он привезет немало добра. Попросите, Олег. Линн была дорогой женщиной для его покойного друга. А значит, и для конунга. Я пока отведу ее к ярлу Харальду.
— Линн? Значит, так ее зовут? — прошептал Олег, но так тихо, что никто и не услышал его вопроса.
— Кстати, — трэлл с мягкой улыбкой на лице уже обращался к Глебу, — Здесь вы действительно получите за рабыню монет семьдесят… пять… а вот на юге их продают по две тысячи! — и сказал он это вовсе не потому, что поддерживал торговлю рабами, а потому что любил говорить о том, что знает лучше всех.
— Кажется, теперь я знаю, как разбогатеть! — отшутился Глеб. — А, Олежа! Слыхал? Нам пора самим купцами становиться! К черту этих варягов! Поедем-ка с тобой, куда глаза глядят? А?
Олег знал, что Глеб в жизни не покинул бы Ладоги. Нечто держало его здесь. И это был не старший брат. Глеб спешился, чтобы последовать за трэллом в крепость.
— Ты куда? — Олег окликнул его, с любопытством рассматривая. — Разве были еще какие-то поручения?
— Я… — Глеб обернулся на крепость, будто выигрывал время, чтобы собраться с ответом. — С нашей сестрой повидаться.
— Она уж спит в такой час… — протянул Олег и принялся ждать, какое еще оправдание найдет брат для своих странных тайных дел, по каким он часто пропадал во вражеской крепости. — Да и разве не виделся ты с ней днем?
— К чему эти вопросы, брат? — не собираясь менять своего решения, Глеб рявкнул и взялся за поводья, чтобы отвести коня в стойло.
— Уж не заделался ли ты сам варяжским другом? — Олег только слегка улыбнулся и погладил лошадь по шее. — Ты же знаешь, что бывает за предательство? И то, что от богов ничего не утаить?
— Уж не ты ли сам отдал собственную сестру в жены варягу? — последовал колкий ответ.
Олег только вздернул подбородок, улыбнулся и мягко кивнул. На этот раз он признал поражение в словесном споре.
В крепость вошли все, кроме Олега: его брат Глеб, варяжский дружинник и трэлл. Сам же Олег немного погодя помчался галопом к месту, где остался раненый пес, но не нашел ничего, кроме красных капель на снегу, ведущих к проруби, из которой и появилась таинственная дева.
— Кто ты такая?.. — прошептал Олег, наматывая круги вокруг черной дыры. Лед был крепким и безопасным.
Он спешился, чтобы напоить лошадь, провел рукой по кромке льда и нащупал кусочек шерсти, который, вероятно, зацепился, когда пса доставали…
— Или когда он прыгнул обратно, — закончил Олег свою мысль вслух.
Глава 4. Заячья губа
Ярл Харальд еще отхлебнул эля и стукнул кубком о стол, возвращая его на место тяжелой неуклюжей рукой. Он смотрел на ребенка уже второй час, но так и не смог принять решение. Голубоглазая девочка лежала перед ним на столе, и ее маленькое красное тельце разрывалось от слез. Она родилась еще утром, но ее матери так и не удалось подержать ее на руках.
— Иттан этого не переживет, — Утред битый час пытался отговорить брата от убийства младенца, и только этими уговорами девочка до сих пор была жива.
— Пока Рёрика нет в крепости, я здесь принимаю решения! — Харальд рявкнул в ответ, но от выпитого эля голос его звучал неуверенно. — Ларс отказался от девочки! У меня разве есть другой выбор?
— Так дождись Рёрика! Он конунг! И… почему бы Ларсу самому и не убить свое дитя? Неужто трусит?
Крик ребенка усиливался до тех пор, пока не превратился в хрип и кашель. Казалось, тонкое горлышко младенца вот-вот надорвется и лопнет. Утред ходил кругами.
— Она тебя не простит, — он покачал головой и, скрывшись в тени, сел в дальний угол. — Сестра не простит тебя, брат.
— Почему ты так глуп? — процедил сквозь зубы средний брат. — Кто будет кормить и воспитывать эту девчонку? Помрет сама, если я этого не сделаю! Посмотри на ее уродливое лицо! Только лучше сделать это сейчас, чем дождаться, когда Иттан приложит ее к груди, а потом мы эту девчонку от этой груди же и оторвем! А если она выживет? Кто женится на такой?
— Конечно, — тихо ответил Утред. — Ты прав. Ты всегда прав. И мне никогда не быть тебе равным. Ни в твоей правоте, ни в твоей жестокости. А ты помнишь, как родился я? Наша мать носила меня в чреве всего семь месяцев, и вот я здесь!
— И вот ты здесь. Совершенно бесполезный и трусливый.
Харальд и Утред всегда хорошо ладили, но все же часто спорили, хотя никто не сходился характерами с первым. Единственное, что между ними было общего, — старший брат Рёрик. Тридцатилетний Харальд, которого на самом деле все здесь звали Синеусом, был викингом сильным и телом, и духом. Синеусом его стали звать местные славяне за густую черную бороду, отдающую синевой даже в солнечных лучах. Так новое имя и прижилось. Рёрик стал звать Харальда Синеусом в шутку, поддевая его хорошими отношениями со славянами, а Харальд стал представляться Синеусом, чтобы насолить Рёрику.
Синеус был выше остальных воинов на целую голову и потому смотрел на остальных сверху вниз не только в переносном смысле. Также многих удивляла его смуглая кожа — такой не то что среди викингов было не сыскать, а во всей Франкии. Он не был красив собой и потому брал умом и силой все, что ему было необходимо. Однако, он не был уродлив, и даже в его медвежьем лице таились некая своеобразная красота и харизма.
Двадцатилетний Утред уродился викингом хоть и красивым, но неудачливым. Он был нежен и мягок по своей натуре, не любил ходить в бои, не спал с женщинами, и потому за его спиной о нем говорили как о трусе. Харальд оберегал младшего брата, потому как знал, что если он пустит его в бой, то тому не протянуть и часу: слишком слаб он был и ничему не обучен. Потому Утред с самого детства занимался ремеслом: мастерил и чинил лодки, оружие и другие мелкие вещицы. Руки у него были ловкие, пальцы длинные, тонкие и шустрые. Теперь, пока их старший брат, конунг Рёрик был в отъезде, Утреду жилось легче: не приходилось терпеть бесконечные упреки, издевки и грубость, которая часто не имела границ. Особенно если Рёрик прикладывался к бутылке, а зимой он делал это чаще обычного.