Опять не угадала.
Дверь открылась, и за ней оказалась комната куда больше предыдущей. И гораздо более шикарно обставленная. Шкаф, стол, два стула, диван, кресло, книжные полки с наставленными на них томами в ярких обложках. Вот телевизора в комнате не было, но, может быть, оно и к лучшему.
Мама говорит, что я и так слишком много смотрю телевизор.
Еще в этой комнате было окно, но я сразу поняла, что оно ненастоящее. Окно выходило в идиллический сад с плодовыми деревьями, засыпанными белым гравием дорожками, идеально подстриженными газонами и белоснежными облаками, медленно ползущими по ярко-голубому небу. В саду никто не гулял, не было видно других зданий, даже вспомогательных, забор, без которых эксплуатация подобных заведений не обходится, тоже не просматривался. Да и в целом, там было слишком хорошо, чтобы это оказалось правдой.
Я доковыляла до окна и потрогала его рукой.
Так и есть, это не стекло. Это встроенный в стену монитор, на котором можно включить какой угодно пейзаж. Хоть сельскую идиллию с пасущимися на изумрудных лужайках белыми овечками, хоть постапокалиптический город, где по руинам зданий бродят голодные зомби и радиоактивные мутанты.
Дорого, красиво, современно, но зачем?
Гораздо дешевле было бы устроить обычное окно. Разве что от обитателей этого места хотят скрыть то, что их на самом деле окружает.
Еще здесь оказались две новые двери. За одной предсказуемо обнаружилась ванная комната, другая скорее всего вела наружу, и потому не менее предсказуемо была заперта.
Как обычно.
Правда, мне пришлось признать, что палата была куда более шикарная, чем обычно.
Чем раньше.
Один раз я вообще в общем отделении лежала…
Я зашла в ванную комнату, открыла кран и несколько минут бездумно смотрела на воду, размышляя, чего же мне здесь не хватает.
Не хватало зеркала.
Над раковиной не было зеркала. И в комнате тоже не было зеркала, ни висящего на стене, ни вмонтированного в дверцу шкафа. Даже самого дешевого, в обычной пластиковой рамке…
Я прикоснулась рукой к лицу, с ужасом ожидая, что сейчас пальцы нащупают какие-нибудь страшные шрамы или рубцы, но они не обнаружили ничего, кроме гладкой кожи. Даже прыщей вроде бы нет…
Ладно, наверняка у всего этого есть какие-то причины. Какие-то рациональные объяснения.
Я совершенно не помнила, как оказалась в больнице и что у меня случилось с рукой, и этот факт тревожил меня, хотя и не удивлял.
Если у тебя не все в порядке с головой, и ты знаешь, что у тебя не все в порядке с головой, то, скорее всего, со временем тебе будет становиться только хуже. Будут появляться все новые и новые симптомы.
Ну и что, что раньше у вас провалов в памяти не было? Теперь будут, наслаждайтесь.
Я поправила пижамные штаны и уселась в кресло с ногами. По моему опыту, сюда рано или поздно придет кто-то из медицинского персонала и ничего не прояснит.
Почему-то такие, как они, не очень любят отвечать на вопросы таких, как я. Как будто незнание помогает в терапии. Как будто хоть какая-то определенность может помешать лечению.
Не знаю, почему они так делают.
Я просидела в кресле полчаса, а может быть, год, когда входная дверь наконец-то открылась и в комнату вошла пожилая медсестра в личине милой безобидной старушки, что меня сразу же насторожило.
Обычно ко мне присылают кого покрепче.
— Как ты себя сегодня чувствуешь, милочка? — спросила она, доставая из широкого кармана белого халата планшет с прикрепленным к нему листком бумаги и карандаш.
Я пожала плечами.
— Нормально. Кстати, а где я? — я не стала спрашивать, что у меня с рукой. Перелом, даже сложный и множественный, вряд ли был главной причиной, по которой меня заперли здесь.
Это просто один из симптомов.
— Сначала я задам тебе несколько вопросов, — сказала медсестра. — А потом уже постараюсь ответить на твои. Такова заведенная у нас процедура.
— Ладно, — равнодушно сказала я.
Мне торопиться некуда.
— Ты помнишь, как тебя зовут?
— Разумеется.
Она выжидательно посмотрела на меня.
— И как тебя зовут?
Вряд ли они не знали, кого именно лечат, так что я решила, что это тоже часть заведенной у них процедуры.
— Роберта, — сказала я.
— Отлично, милочка. Не против, если я буду называть тебя Бобби?
— Мне все равно.
— А фамилию ты свою помнишь, Бобби?