— Именно это я и хочу изменить, сестра.
— Э… ты хочешь изменить человеческую природу? Не слишком ли амбициозные планы? Может быть, для начала стоит немного снизить планку? Попробуй, например, сделать так, чтобы в кинотеатрах запретили продавать попкорн. А то сидишь, смотришь на экране драматический момент, пульс учащенный, слезы на глазах, все такое, а кто-то рядом хрустит этой фигней, сбивая настрой…
— Для меня нет нерешаемых задач, сестра.
— Значит, насчет попкорна мы договорились?
Вернулся Дон, и мне не понравилось, что он притащил.
Он еле протиснулся в дверь амбара, волоча по полу здоровенный пень, предназначенный для колки дров. Когда он примостил эту корягу справа от моего стула, я заметила за поясом адепта большой плотницкий молоток.
— Я, конечно, не медик, — сказала я. — Но вы уверены, что все делаете правильно? По-моему, гипс снимают как-то не так.
Кайл подошел ко мне сзади, ножом разрезал стягивающий мои руки скотч. Левая тут же упала плетью, закололи иголочки восстанавливающегося кровотока. Правая…
Кайл положил ее на чурбак, придерживая в районе плеча. Дон вытащил из-за пояса молоток.
— Я буду аккуратен, — обнадежил меня он, мерзко ухмыляясь.
Что ж, похоже, мой счет к нему сейчас увеличится еще на один пункт, но это уже не имеет принципиального значения. Я и без того собиралась проломить ему башку при первой же возможности.
Если таковая предоставится мне в принципе, конечно.
— Прости, но у нас нет специальных инструментов, сестра, — сказал Джеремайя.
— Так отправьте за ними кого-нибудь в ближайший город.
— На это нет времени, сестра, — сказал он. — Установление правды не терпит промедлений.
— Интересно, а что ты рассчитываешь там увидеть? — спросила я. — Чешуйчатую когтистую лапу, предназначенную для вырывания сердец, которая сразу ясно даст понять, что я — именно то дьявольское отродье, которым меня считают некоторые твои братья?
— Я не знаю, — Питерс посмотрел на Дона. — Действуй, брат.
Тот занес молоток.
Я зажмурилась.
Дон опустил молоток. Удар я почувствовала, но боли не было. Может, он действительно был аккуратен, как обещал, а может быть, рука потеряла чувствительность.
По гипсу пробежала трещинка. Дон ударил еще раз, и еще, а потом отложил молоток в сторону и принялся выламывать куски гипса пальцами. Мне не хотелось на это смотреть, и я отвернулась.
Спустя бесконечность этот процесс закончился.
— Что ж, — сказал Джеремайя, и в голосе его были нотки разочарования, словно он ожидал увидеть что-то более интересное. — Ты можешь посмотреть, сестра.
Я посмотрела.
Ни когтей, ни чешуи. Тонкие, кривые, изломанные пальцы, покрытые целой паутиной шрамов. На тыльной стороне ладони поджившие следы, как будто в нее забивали гвозди. Ничего демонического там не было, но и на нормальную человеческую конечность это тоже не походило.
Я попыталась сжать руку в кулак, но мне удалось пошевелить только кончиком указательного пальца.
И еще я совершенно ее не чувствовала. Наверное, с гипсом было бы лучше. Пока был гипс, была какая-то надежда, а теперь наступила эта чертова определенность, из-за которой всю оставшуюся жизнь мне придется носить перчатки. А, ну да…
И что случилось-то? Я напилась и засунула руку в камнедробилку?
Я была зафиксирована в кресле, а моя рука была зафиксирована на столе, и рядом с ней копошились двое людей. Один из этих двоих был медиком. А второй — не был.
— … вы же понимаете, что в нашей ситуации это паллиатив, — говорил медик, продолжая разговор, начатый не здесь. — Мне кажется, что гораздо действеннее, и гораздо гуманнее, если уж на то пошло, было бы, если бы мы просто ампутировали ей руку, а не повторяли эту процедуру с такой периодичностью.
Все вокруг плавало в тумане. Я слышала их разговор, но даже не понимала, что они говорят обо мне.
— Нам посоветовали избегать необратимых воздействий, — сказал тот, который не был медиком.
— Значит, по-вашему, то, что мы делаем, обратимо? Восемьдесят процентов функционала она уже потеряла и никогда больше не сможет пользоваться этой рукой, как раньше.
— Наш выбор крайне ограничен, — сказал не-медик. — Обезболивающее уже подействовало?
— Вы же знаете, оно никогда не действует на нее до конца.
— Наш выбор крайне ограничен, — повторил тот.
— Почему бы вам просто не уничтожить атрибут?
— А вы думаете, мы не пытались? Вы думаете, мы делаем это «с такой периодичностью», потому что хотим сохранить для себя ее супероружие? Эту штуку просто невозможно уничтожить. Его ничего не берет. Даже расплавленный металл, в котором мы утопили Т-1000, не смог ему повредить. Сейчас он похоронен под землей, залит десятками тонн бетона, но мы не уверены, что и этого хватит.