От Пеннивайза нужно было избавиться. Он уже каким-то образом склеил ласты в реальности, осталось только вспомнить, каким.
И попытаться повторить тот трюк уже внутри собственного разума. Иначе я его просто лишусь.
Папа.
Это сделал папа. И я там была, и этот эпизод так подействовал на неокрепшую детскую психику, что я до сих пор не могу выкинуть его из головы.
Но я не помнила, как он это сделал. Как вообще можно убить… вот это? Может быть, тут как в сказке, нужен какой-нибудь специальный ритуал? Или особое оружие, которое ему поднесла высунувшаяся из ближайшего озера рука? Выкованный гномами, украшенный эльфами, зачарованный друидами клинок…
Я попыталась представить папу с мечом, но это было нелепо. Он носил линялые джинсы и кожаную куртку, он ездил на пикапе, ну откуда тут взяться мечу?
Но что-то все же было. Я точно это помнила.
И в какой-то момент он подарил эту штуку мне.
Мне было явно больше шестнадцати лет, и мы стояли на парковке рядом с главным зданием колледжа, в котором я училась. Был мой день рождения, и он только что подарил мне машину.
Новенький черный «тахо», и мне казалось, что эта штука слишком здоровая для меня.
— Что-то не так? — спросил папа. — Ты выглядишь… неважно.
— Кошмары вернулись, — сказала я. — Таблетки не помогают. Кроме того, когда я их пью, они меня… глушат. Я тупею. Это мешает учебе, а ночью все равно…
— Снова он?
— Да. Мне снится, что на самом деле он жив.
— Это исключено, — сказал папа. — Когда я кого-то убиваю, оно после этого остается мертвым навсегда.
Странно, но тогда эта фраза совершенно не выглядела бахвальством. Это была констатация факта. Человек явно знал, о чем он говорит.
И, несмотря на все обстоятельства, я верила в это даже сейчас.
Правда, теперь я догадывалась, что он не совсем человек.
— Кошмарам этого не объяснишь, — сказала я. — Иногда они становятся слишком реальны.
— Это всего лишь сны, — сказал папа и вытянул правую руку в сторону.
Прямо как в тот раз, о котором я только что вспомнила.
И прямо как в тот раз в его руку прилетел топор. Большой, красный пожарный топор с немного выщербленным лезвием. Тот самый топор.
После стольких-то лет…
Я огляделась по сторонам. Если кто-то из других людей на парковке увидел бы этот фокус, он запомнил бы его на всю жизнь. Это только я все забываю…
— Вот это реальность, — сказал папа. — Возьми.
Я взяла.
— Тяжелый.
— Так весит реальность, — папа улыбнулся. — Пусть он напоминает тебе об этом.
— В смысле?
— Я понимаю, что это не та штуковина, которую принято дарить девочкам на дни рождения, — сказал он. — Но, возможно, он поможет тебе прогнать кошмары.
Папа аккуратно взял топор из моих рук и положил его в багажник моей новой машины.
И на какое-то время кошмары действительно отступили.
А потом я потеряла свой топор.
Я подарила Пеннивайзу самую милую улыбку, которую только могла изобразить, и вытянула правую руку в сторону. Как ни странно, здесь, в этом мире сна, она была совершенно здорова, и пальцы слушались меня так же, как и на левой руке.
— И что, по-твоему, ты сейчас делаешь, слабая девочка Бобби? — спросил Пеннивайз.
— Провожу мысленный эксперимент, — сказала я.
Я услышала ответ на свой зов, почувствовала готовность прийти на помощь, но звучала она очень издалека, и путь не обещал быть легким. И тем не менее, я ощутила отклик, и какое-то движение на том конце незримой нити, что связывала меня с моим… атрибутом.
Злобный клоун перестал лыбиться.
— Нет! — взвизгнул он. — Ты не посмеешь притащить эту штуку сюда!
— Попробуй меня остановить, тупой мальчик Пенни, — сказала я. — Если осмелишься.
И он попробовал. Он бросился на меня, но здесь меня больше не держали никакие пути, ни из этого мира, ни из того, и я встретила его ударом ноги в живот, а когда он согнулся, мое колено впечаталось ему в лицо, и на ноге у меня остался добрый килограмм пудры.
Он отскочил к стене, щелкнул пальцами, но я так и не узнала, какого эффекта он пытался этим добиться, потому что ничего не произошло.
А мгновением спустя топор пробил стену мотеля, словно она была сделана из бумаги, и привычной тяжестью лег в мою руку.
— Думаешь, это тебе поможет? — спросил Пеннивайз, увеличиваясь в размерах и превращаясь в огромного паука с головой клоуна. Его зубы тоже выросли, и с них капала ядовитая слюна, оставляя на полу лужицы, над которыми поднимались испарения. — Ты — не твой отец.