— Зайдем? — предложила Ася.
— Вот еще, — презрительно отозвалась Алена. — Помнишь, как нас там чуть не заперли ночью в детстве?
Ася вздохнула. Что ж, она не настаивала… И отчего, в самом-то деле, у нее засела в голове эта блажь — непременно заставить Митю полюбить ее город?
Но удержаться она не могла.
— А хотите, я покажу вам наши с Веткой катакомбы? — спросила она.
— Да, — обрадовался Митя.
— Что еще за катакомбы?
— Церковь, — пояснила Аська.
— Опять! — выдохнула недовольно Алена. — Тянет тебя, Аська, в монастырь…
— Может быть, — согласилась Аська. — Там нет дешевого блеска и суеты, там — спокойно… Можно всегда оставаться самим собой.
— Тогда нужен скит, — встрял в беседу доселе молчавший Клаус. — В монастыре одиночества не хватает. Там общежитие.
— Тогда можно и в скит, — согласилась Ася и с этой перспективой. — Но это потом. Пока я еще не настолько устала…
Они прошли вверх по улице и теперь стояли перед огромной полуразрушенной церковью без купола. Сердце Мити сжалось — он и сам не знал почему.
Просто тронуло его нехорошее предчувствие. Так иногда бывало и раньше.
— Да не бойтесь, я знакома со сторожем, — сказала Аська и храбро толкнула тяжелую дверь.
Виолетта долго думала о разговоре с Леней. Уже давно закрылась за ним дверь, а она все сидела, сложив руки на коленях, — почти такая же отстраненная от мира, — как и Люба. На ее губах застыла улыбка. Не то чтобы она поверила сказочным обещаниям Лени — спасибо, нет, уже как-то раз поверила. Потом был крутой и незамысловатый облом. Не такая она наивная девочка, чтобы вот так поверить.
И все-таки…
— Сегодняшний день перенасыщен чудесами, — пробормотала она.
Потом встала, потому что надо было покормить Любку и Фриню. Даже пошутила про себя — как бы не перепутать, а то пихнешь Любке сырой кильки, а Фрине — йогурт и овсяную кашку. Ни тот, ни другая не поймут лучших ее побуждений.
Обычные домашние дела немного привели ее в чувство, а то от неожиданной радости уже стало смутно и неспокойно на душе.
Виолетта не доверяла чрезмерному счастью. «За счастьем стопроцентно волочится старуха-беда», — напомнила она себе строчки Карло Гонсало и усмехнулась. Вот ведь гуру какой великий выискался! Знал ли он, бедный слепец, кем станет для двух девочек из русского города, о котором скорее всего и слыхом не слыхивал?
Она наложила в блюдце рыбы и снова рассмеялась.
Какое напоминание о реальности! В мыслях ты уже на сцене, в свете прожекторов, а тут привычный запах… И бац! Со сцены валишься прямиком в поганую лужу — в сегодня…
— Ну и фигня, — проворчала она.
Все равно — приятно хотя бы помечтать о том, что она, Виолетта, стоит на сцене и — поет… Голос ее разрушает все иллюзии, даже смерть, поскольку и она всего лишь иллюзия. А в зале сидят Аська, Клаус, Алена, которую буквально корежит от злобы, и — Митя…
Да, лучше не вспоминать об этом Мите. Дал же Бог такие глаза человеку — цвет мокрого асфальта или магнита, и этот магнит тянет тебя к себе, как железку бесчувственную.
Она даже головой тряхнула, чтобы прогнать это наваждение с именем Митя, поскольку — зачем? К чему?
«Он живет в другой реальности, — напомнила она себе. — И незачем тащить его в свою собственную».
Отчего-то стало пусто на душе, стоило только изгнать мысли о Мите. Она попыталась представить себе свое будущее, ведь Леня нашел человека, который поможет ей пробиться наверх, туда, прямиком к Олимпу… Но было по-прежнему пусто, и отчего-то совсем не радовал воображаемый зрительный зал, в котором пустовало теперь только одно место. Место Мити…
Ей даже захотелось плакать от досады, но она привычно запретила себе это делать. Ни к чему.
— Мужчины, сестра, не стоят наших слез, — прошептала она, обращаясь к самой себе, и открыла дверь из кухни в комнату.
Любка сидела и улыбалась. Как будто она тоже что-то теперь испытывала. Как будто, черт возьми, она тоже увидела Митю…
Купола не было. Митя взглянул высоко-высоко — прямо над ним на голубом небе замерло облако.
— А по этой лестнице можно забраться на небо, — услышал за спиной Асин голос.
Он обернулся.