— Ася…
Он больше не мог сдерживать себя. Обретенные слова рвались с его губ, стремительные, нежные, и — что же еще делать, если пока он может дотронуться до Аси только словами?
Он поднял трубку, набрал ее номер. Долго ждал, когда запас длинных гудков иссякнет, но как только услышал ее голос, не выдержал — трус, — положил трубку и опустился на колени рядом с телефоном, молясь, чтобы кто-то явился и вернул ему способность рассуждать здраво.
— Ася, — снова шептал он и бежал прочь от телефона, потому что сейчас на этом простеньком аппарате лежала страшная ответственность. Он был связующей нитью. Он был тем самым ангелом, который простирал руки, чтобы соединить два пылающих сердца.
Митя снова набрал ее номер — пусть она просто скажет: «Да, я слушаю!»
— Алло. — Ее голос в трубке.
— Ася, — прошептал он едва слышно.
Она замерла, угадав. Он стоял, не в силах оторваться от телефонной трубки. «Ты должен положить ее, — уговаривал он себя. — Ты должен положить эту чертову трубку и оставить все так, как есть. Как должно быть…» Но вместо этого слова уже вырвались на волю, как птицы из клетки, и летели навстречу Аськиным губам, как легкокрылые поцелуи:
— Я люблю тебя… Ты слышишь меня, Ася?
Она молчала. Почему-то он подумал, что она сейчас плачет и улыбается, и снова поморил, чтобы она поверила в это:
— Я люблю тебя. Я не могу без тебя, Ася?
Она молчала. Потому что не в силах была поверить в то, что это может произойти вот так, внезапно.
— Ася, ты меня слышишь?
— Да, я слышу…
Почему ее голос звучит так странно, холодно, отчужденно? Даже хрип откуда-то появился. Наверное, ему кажется, что она совершенно равнодушна.
— Я тебя слышу, Митя. Я…
Она снова запнулась, не решаясь сказать вслух то, что уже столько раз сказала про себя.
— Ася, я сейчас приеду. Нам надо поговорить. Или… Он замолчал. Она догадалась, что он тоже боится. И испугалась еще больше — вдруг он не приедет? Подумает, что он ей не нужен, — и не приедет.
— Приезжай! — почти закричала она. — Нам действительно нужно поговорить. Приезжай, ты меня слышишь?
Они оба боялись быть непонятыми. Не-ус-лы-шан-ными друг другом…
Он даже не помнил, как вышел на улицу. Потом курил, всматриваясь в темноту ночи, ожидая машину — хоть какую-то, но улица была безлюдной, пустынной. И когда он уже собирался идти пешком — вернее, бежать, потому что, на его взгляд, времени для откровенности оставалось так нищенски мало, наконец-то появились два желтых глаза в темноте. Он тормознул одинокого автомобилиста — им оказался пожилой дагестанец, который сразу откликнулся на Митину просьбу подвезти его до Третьей Дачной.
Не потому, что так уж были нужны деньги, просто у Мити было странное лицо и глаза торопились куда-то, обгоняя тело… Говорят же, что наша душа видна именно в них, в глазах. И еще — этот парень явно находился на стыке существований «до» и «после», как на границе параллельных миров, и это было, несомненно, важно, потому что — кто знает? — не вознаградят ли тебя потом небеса за твою помощь? Говорят, что они покровительствуют любви.
Они приехали быстро, Митя выскочил, поблагодарил водителя, расплатился с ним — и замер. Ася стояла у своего подъезда, прижав руки к груди, и с ожиданием смотрела на него.
— Ася, — прошептал Митя, и она, скорее угадав, чем услышав его зов, кинулась навстречу, обняла за шею и спрятала лицо у него на груди, как замерзшая птица, решившая довериться именно его рукам. Она не хотела теперь верить в то, что ее решение ошибочно.
— Ася, — снова повторил он, нежно гладя ее волосы. — Ася, милая Ася…
Он заготовил столько слов, но они куда-то делись, растаяли, растворились в звуке ее имени, и он повторял то шепотом, то вслух, то про себя только одно: «Ася, Ася. Ася…»
— Зачем ты вышла? — ласково спросил он, когда в душу понемногу пришло спокойствие. — Уже ночь…
— Ты мог потеряться, — проговорила она, поднимая глаза. — Ты плохо знаешь город. Я не хотела тебя потерять… Я подумала — если я выйду и буду стоять и ждать тебя, ты наверняка меня почувствуешь и найдешь. Даже если заблудишься.
— Как маяк в океане, — тихо рассмеялся он.
— Да, именно так, — улыбнулась она и повторила эхом: — Как маяк в океане. И ты тоже для меня маяк.
Она испугалась, потому что это было признание в любви и оно слетело с губ раньше, чем она успела запретить им произносить эти слова вслух: «Оставили бы вы их себе, как тайну…»