Он прижал ее к себе еще сильнее.
— Митя, — серьезно сказала она, — что же нам теперь делать?
— Наверное, пожениться, — рассмеялся он. — Я думаю, что именно так и поступают большинство людей, когда они понимают, что вместе им хорошо…
— Я говорю серьезно! — воскликнула она.
— Мне кажется, я тоже говорю серьезно. Я тебя люблю. Я что, произвожу впечатление человека, который может шутить такими вещами?
— О, Митя! Но ведь Алена…
— И что? — резко отодвинулся он. — Что Алена?
Если я сел за одну парту с ней черт знает когда и черт знает зачем, я отныне и навеки принадлежу ее величеству? Ася, забудь об Алене! Я знаю, какие слухи она распускает. Может быть, это жестоко, но придется тебе объяснить ситуацию. Нас с Аленой связывают исключительно дружеские отношения, и ничего больше! То, что она говорит, плод ее воображения, а она всегда была склонна выдавать желаемое за действительное. Я люблю тебя, Ася. Те-бя. Посмотри мне в глаза. Пожалуйста!
Она послушно подняла на него свои глазищи, и у Мити забилось сердце — еще сильнее.
— Ты видишь в моих глазах Алену?
Она покачала головой:
— Нет. Я вижу в них звезды… Маленькие, но яркие.
— Одна из этих звезд — ты. Или все эти звезды для меня имеют одно лицо, одно имя… Твое. Ася, я не могу тебе объяснить почему, но так бывает. Может быть, это случилось там, на лестнице, может быть, раньше, может быть, на пляже. Это ведь как удар молнии. Как угадать когда он тебя настигнет? Я знаю, у тебя есть Клаус, но…
— На лестнице… — тихо сказала Ася. — Это случилось на лестнице. Во всяком случае, со мной. А Клаус — мой друг. Это совсем по-другому — это только часть. Вот когда человек тебе и друг, и брат, и до него хочется дотронуться, чтобы проверить, есть ли он на самом деле… Митя, только в тебе я это почувствовала!
Она смотрела на него пристально, открыто, доверчиво, и почему-то ему вспомнились слова старой песенки: «Если бы я был плотником, я сделал бы корабль, чтобы уплыть с тобой туда, где зеленые деревья и золото на голубом…»
Потом они долго бродили по городу, взявшись за руки, и она показывала ему странные, изогнутые переулки, ведущие к реке, и дома с рыцарями, застывшими над ними, как бы охраняющими их. Он вдруг понял, что этот странный город ночью совершенно иной, загадочный, готический и романтичный. Точно ночью он и сам освободился — вырвался из человеческих рук и стал самим собой…
Или — он наполнился Асиной красотой? Митя держал ее за руку, а за другую руку Асю держал этот город, и Митя даже испытал чувство, сходное с ревностью, потому что город знал его Асю с самого ее рождения, а Митя — нет. И пожалуй, надо все-таки стать плотником, сделать корабль и увезти Асю туда, где он будет знать ее дольше всех.
О чем они говорили, он не помнил. Что-то важное и одновременно не важное, потому что по-настоящему он слышал только «я тебя люблю, Митя», а она — «я люблю тебя, Ася»…
И ничего больше…
Ничего важнее.
Алена не могла заснуть.
Она долго сидела, глядя в телевизор — тупо, не понимая, что за фильм там показывают, не щелкала по каналам, лениво наблюдая, как сменяются лица. Потом ей это надоело, она выключила телевизор и достала сигареты.
— Если не получается заснуть, можно выпить кофе.
Она так и сделала. Вот только почему-то пить кофе в одиночестве ей тоже не хотелось. Она отставила чашку и некоторое время задумчиво вертела в руках незажженную сигарету. Потом решительно поднялась. Конечно, Митя спит уже, но может быть, и не спит.
Она тихо выскользнула из номера и остановилась у двери его номера. Сначала постучала тихо, потом громче. Митя не отзывался.
— Дрыхнет, как сурок, — пробор мотала Алена.
Одиночество действовало ей на нервы. Она вдруг почувствовала себя никому не нужной, ей захотелось ударить по этой молчаливой двери ногой, со всего размаху, вышибить ее, если Митя так и не проснется. Желание было сильным, таким сильным, что она была уже готова подчиниться ему. Но сдержалась. Снова вернулась к себе и сделала еще одну неудачную попытку заснуть.
Вместо сна пришли мысли, обиженные, как и сама Алена. Почему-то она вспомнила, как Митя плыл куда-то с Виолеттой, с этой сексапилкой, натуральной блондинкой с небесными глазами. Она даже зажмурилась, такой яркой была картинка. Плыли себе куда-то вдаль — и болтали. Разве Алена виновата, что она не успела научиться плавать? Разве она виновата, что она не натуральная блондинка? Зато — платиновая…
Алена тряхнула роскошной гривой волос. И — улыбнулась, потому что почувствовала себя красивой, достаточно красивой, во всяком случае, красивее Виолетты.