Она встала снова, чтобы убедиться в этом, подошла к зеркалу. Лицо без косметики показалось ей несколько блеклым, расплывчатым, и то ощущение, которое посетило ее накануне, растаяло, уступив вновь место ощущению собственной неполноценности. Снова бросились в глаза несовершенные черты лица — большой нос, пухлые губы, небольшие щелочки вместо глаз.
— Фу! — процедила недовольно Алена. — Опять по зеркалу фильм ужасов показывают…
Плохое настроение не замедлило вернуться, и теперь уж точно Алене не заснуть. Зря она пошла на поводу у собственного желания посмотреть в зеркало, зря, тем более что и желание-то было глупым, детским, наивным…
— И нет у тебя ничего, кроме крашеных волос, — подытожила она. — Посему прибегнем-таки к косметике.
Ровно час она провела у зеркала, тщательно работая над своим лицом. И только после этого действа, почти религиозного служения своей внешности, она осталась вполне удовлетворена. Теперь ее лицо было загадочным, таинственным и красивым.
Конечно, оставаться наедине с обретенной красотой не хотелось. Она надела свое великолепное красное платье и вышла из номера. Снова постучала в Митину дверь — бесполезно. Митя спал и, как видно, просыпаться не собирался. Алена в задумчивости постояла возле его номера несколько минут и решительно отправилась вниз. В бар…
Аське казалось, что она не идет, а плывет или летит — тихо и спокойно — над притихшей землей, и нет вокруг никого — только они: она и Митя, вдвоем в целой вселенной.
Он что-то рассказывал ей про звезды, смотря в небо. Она пыталась слушать его, но на самом деле ей было все равно, как называют звезды люди, потому что наверняка на самом-то деле эти звезды думают, что их зовут по-другому. Звезд было много, потому что уже был август, парад драконид, как сказал Митя. Звезды уже созрели, как яблоки, и готовились падать на землю, остывая по дороге.
От этого Аське стало немного грустно, точно это она была звездой, готовящейся остыть и упасть на землю. Она почувствовала, как к горлу подступил комок. «Точно что-то случилось или случится, мне из горла высасывает ключицы», — вспомнила она известное стихотворение и остановилась на мгновение.
«Странно, — подумала она. — Я ведь сейчас счастлива. Почему же такое состояние? Неужели человек даже в счастливые свои мгновения не может отрешиться от грусти и тревоги?» Ей стало обидно, ведь времени для грусти и тревог в жизни предостаточно, а вот для счастья, говорят, отводится совсем мало. Так почему же и сейчас она допускает эти мысли в голову?
— Что с тобой? — спросил Митя, уловив ее настроение.
— Так, ничего… Иногда со мной это бывает, — тихо сказала Аська. — Как смерч налетает. В голове тихо, спокойно, и вдруг — как удар молнии. И тогда я, бывает, даже плачу, так нестерпимо сильно предчувствие какой-то беды, ее неизбежность.
— Бедняжка моя, — ласково прошептал он, касаясь губами ее затылка.
— Самое грустное, что я ничего не могу изменить, может быть, оттого и плачу, — вздохнула она.
— Теперь тебе лучше? — спросил он. — Не так страшно?
— Да, — улыбнулась она. — Только я начинаю чувствовать себя предательницей. Как будто я непременно должна принять на себя часть чьей-то боли. Я в одной молитве прочитала — «со-распинание». Понимаешь, Митя, почему-то это отпечаталось у меня в голове, и теперь я все время думаю, сораспинаюсь ли я тому, кто в этом нуждается, или бегу от этого — трусливо и подло?
— Аська, ты же не монахиня! Надо ли тебе брать на себя так много?
— Чем больше на себя берет человек, тем лучше становится мир, — сказала Аська. — Если бы каждый чувствовал боль другого человека и помогал ему, а не топил, чтобы самому было лучше, мир наверняка изменился бы. И совсем не обязательно для этого становится всем монахами и монахинями. Просто надо быть трезвыми, рассудительными людьми и помнить, что ты и сам тут живешь.
— Большинство моих знакомых не сочли бы тебя трезвой и рассудительной, — заметил Митя. — Наоборот — приклеили бы тебе ярлык «неисправимой мечтательницы», сказали бы, что ты не совсем нормальная.
— А ты?
Она смотрела ему в глаза, требуя ответа. Честного ответа. И Митя понял, что для нее это очень важно.
— Я считаю тебя самой лучшей девушкой на земле, — сказал он.
— А каким человеком?
— Это что, не одно и то же?
— Девушка — это просто девушка. Обозначение пола и возраста, не более. А человек — это еще и душа. Какой я человек?