— Павич в моде, его все читают.
— Ну не скажи… Большинство крутых все-таки предпочитают отечественную прозу, наполненную понятными словами типа «блин», «даешь», ну… погонями и перестрелками, с мордобоем. А это какой-то лирик.
— Крутой лирик, — фыркнула Виолетта. — Неплохо. И что читает крутой лирик?
— «Звездную мантию».
— Точно, псих…
Она закончила с посудой и принялась разыскивать кофе.
— Как ты думаешь, где наш крутой лирик спрятал кофе?
— В банке из-под перца, — предположила Алена. — Мне кажется, это было бы для него последовательно… Люди, почитывающие Павича, стопроцентно держат кофе именно там.
— Ты это по себе судишь?
— Нет, я упорядоченная. Кроме того, у нас есть горничная. Моя мама не видит своей жизни без горничной. Не потому, что самой в лом убраться, а потому как статус обязывает…
— А у меня только няня для Аськи. Иногда я и сама удивляюсь. Знаешь, так странно! Я столько лет сама была нянькой для Любки, а теперь у меня есть нянька…
— Это справедливо.
Кофе нашелся. Вопреки Алениным предположениям он хранился в красивой банке с райскими птицами.
— Он большой оригинал…
— И сам с собой разговаривает во время уборки, — засмеялась Алена.
Виолетта прислушалась. В гостиной и правда кто-то бубнил. Может быть, заявилась любительница долгого макияжа? Но женского голоса не было слышно. Только один, мужской.
Виолетта открыла дверь, стараясь не скрипеть.
— «…Российская империя тюрьма, и за границей тоже кутерьма, — услышала она. — Родилось рано наше поколение, чужда чужбина нам и скучен дом…»
— Он стихи читает, — сказала Алена.
— Нет, — покачала головой Виолетта. — Он поет. Или плачет.
«Да, гад, я тебя знаю!» — хотелось выкрикнуть Аське. О, как она ненавидела эти выцветшие глазки, утонувшие в мелких морщинах! Сейчас эти глазки были добрыми, такими, как в известном анекдоте, добавила она про себя, — «а глаза у него добрые-добрые»… И вроде бы невинные, как у младенца, или просто их уже коснулась бессмысленность? Когда-то эти самые глаза смотрели совсем по-другому. Властно, зло, надменно…
Она почувствовала, как дрожит рука.
— Знаете… — вдруг услышала она Ксюнин голос и подумала: а ведь она забыла про девочку. Вот легкомыслие! Надо уходить. Срочно.
— Что? — спросил Горец, переводя взгляд на Ксюню.
— Нашей воспитательнице нельзя разговаривать с мужчинами. Она у нас почти монахиня. Так что прошу вас оставить ее в покое, — совершенно спокойно соврала во спасение Ксюня. — Если вы снова начнете изводить ее вопросами, где вы могли ее видеть, я пожалуюсь отцу Алексею…
Горец улыбнулся. Улыбка у него вышла странная — жалкая и одновременно жестокая.
— Да я ведь не со зла, — пробормотал он. — Может, мне это только кажется…
— Кажется — перекреститесь, — посоветовала Ксюня и повела Аську по дорожке прочь, не выпуская ее руки. Когда они отошли на приличное расстояние, она сказала совсем по-взрослому: — Вам надо поговорить с отцом Алексеем. Нельзя же так все оставить. Тем более что этот гадкий тип собирается тут остаться. Я сама слышала, он с дядей Ваней разговаривал. Вроде как сторож нам нужен. Хорошо же будет с таким вот сторожем!
— Подожди, — остановилась Аська. — Ты уверена в этом?
— Уверена. Сторож и в самом деле нужен, а батюшка у нас — младенец невинный. Ему всех жалко, и этого урода тоже.
— Ксения, — вспомнила Ася про свои обязанности воспитателя, — нельзя так говорить про людей!
— Про людей — нельзя, — согласилась Ксюня. — Но что-то мне этот мужик совсем не кажется человеком. Глаза такие поганые… Я наших бомжей видела — они придут, поживут и уходят. А этот собирается остаться. И мне кажется вот что… — Она понизила голос: — Никакой он не бомж. Он нарочно прикинулся, чтобы сюда проникнуть и втереться в доверие. А у него какие-то свои планы. И вы ему мешаете, потому что он вас узнал. И боится, что вы его вспомните. Он вас нарочно пытает, чтобы понять, помните вы его или нет. Я все время рядом с вами буду, чтобы подальше от греха…
— Ксюня, — устало проговорила Аська, прижимая девочку к себе, — я очень благодарна тебе за участие, но… Не кажется ли тебе, что ты слишком много читаешь триллеров?
И все-таки в душе уже поселилась мысль о том, что девочка права и Горец здесь находится с определенными целями. «Да ерунда, — тут же оборвала себя Аська. — Сама стала как Ксюня. Ну что у нас тут могут быть за цели? Обитель-то бедная. Если бы не Клаус со своим приятелем, пошли бы по миру с сумой».