— Я и сам не знал, — сказал Клаус. — Честное слово. Откуда ты их взял, Сашка? Или ты у нас фатум?
— Кого? — удивленно воззрился на него «фатум».
— Их, — кивком головы показал на девушек Клаус.
— Хам ты бесстыжий, — обиделся Александр. — Кто же так с дамами обращается? Что за жаргон? С чего это я вдруг стал фатумом? Может, еще и ангелом смерти меня обзовешь? Я шел. Они сидели и пили пиво. Я их обольстил. Сам понимаешь, мне это нетрудно. Хорошо описал происходящее?
— Для тебя вполне приемлемо, — кивнул Клаус.
— Тогда быстренько извинись перед дамами за свое более чем фривольное хамство.
— А мы не дамы, — рассмеялась Виолетта, поднимаясь. — Ну, здравствуй, Клаус. И здравствуй. Митя. Мы — друзья детства.
— Юности, — поправил Клаус.
— Нет, Клаус, дружочек… Сейчас мне кажется, что девятнадцать лет — это детство.
— Постойте, — взмолился растерявшийся Александр. — То есть ты, скотина, знал Виолетту Журавлеву и по-скотски же молчал об этом? Ты знал, что я ее люблю больше жизни, и совершенно равнодушно смотрел, как я погибаю, вместо того чтобы нас познакомить?
Клаус усмехнулся и громким шепотом заметил:
— Ты только что объяснился в любви… Она теперь все знает.
— Ну и хорошо, — ответил Александр. — Женщина всегда должна знать, что кто-то ее любит. У нее тогда совершенно другой взгляд на жизнь. Женщин надо баловать, они ведь как дети…
— Какой ужасный мужской шовинизм! — возмутилась Виолетта. — И чего только в голову не придет! Кто же из нас как дети? Может быть, это вы ребенок, а я нет!
— Я не хотел вас обидеть, Виолетта! — испугался он. — Правда же…
Он оказался рядом с ней и теперь стоял перед ней на коленях, обхватив ее руки своими ладонями.
— «Мне сорок лет, — грустно сообщил он. — Нет бухты кораблю…»
— Началось, — вздохнул Клаус. — Сейчас вам процитируют всю «Юнону» и «Авось».
— «Мне сорок, но успокоенья нет, — не обращая внимания на Клауса, продолжал свою исповедь в стихах Александр. — Всю жизнь бегу за призраком свободы. В мои-то годы нет иной заботы…»
Виолетта хотела засмеяться, но что-то в глубине его глаз заставило ее остановиться, потупить глаза и — покраснеть, снова зардеться, как маленькая девочка. «Да что это со мной творится? — испуганно подумала она, поднимая глаза на Митю, точно ища у него защиты. — Как будто я подросток… Или — мы все таинственным образом вернулись в прежнее время? В ту самую точку отсчета, начиная с которой мы расстались?»
Аська стояла, укрывшись в тени деревьев, и перед ее глазами проносились картины прошлого — и теперь все было странно связано. Даже смерть Фрини. Как будто с нее и начались все ее несчастья, с Фринииой смерти… Или — с того момента, как они пытались угадать судьбу там, в молчаливом зеркале?
Она подняла голову и удивилась — облако снова вернулось… И она теперь почти наверняка знала — что-то обязательно случится. Проанализировав все, она вспомнила, что облако это всегда появлялось перед очередным Аськиным несчастьем.
«Скорее бы они закончили, — полумгла она, переводя взгляд на отца Алексея, который продолжал слушать Горца со свойственным ему терпением, слегка наклонив голову. — Неужели он не чувствует того, что Горец озлоблен, что эта самая озлобленность плетется через край?»
Ей стало стыдно. Она вспомнила слова о тол, что победить зло можно, только поняв, что оно исходит не от человека. От бесов…
— Боже, ослаби, остави согрешения мои, — прошептала Аська. Ибо ведь на самом деле грешно. Врага жалеют, когда он повержен. А Горец — теперешний Горец — прежде всего повержен. И озлобленность его поэтому… Кто-то сломал его, кто-то…
И снова в голову пришел Клаус. Какая же связь между ними? Ведь она есть, Аська это чувствует. Почему Горцу так важно остаться здесь? Вон как он уговаривает отца Алексея, Аська видит это. Сейчас упадет на колени. И даже слезы по грязным щекам размазывает. «А если и в самом деле ему просто некуда больше деться? Только здесь он может исправить свою жизнь».
Она снова задаюсь этим вопросом и тут же опровергла сама себя.
Его глаза. Они остались прежними. Стали только еще подлее. Нет, Аську трудно обмануть! Если бы он раскаялся и действительно хотел начать новую жизнь, изменились бы прежде всего его глаза. Но они не изменились. Просто он выучился лгать еще лучше, чем раньше.
Она дождалась, когда их разговор закончится. Теперь отец Алексей шел к ней, увидев ее сразу, и Аська подумала: значит, и Горец ее видел. Она посмотрела на него, и ей стало страшно по-настоящему.