Митя почувствовал, как в горле появился комок жалости.
— Ми-тя!
— Сейчас, мама!
Он протянул девочке бумажку, в которой не видел никакого смысла.
— Возьми, это тебе…
Девочка быстрым движением выхватила бумажку из Митиной руки, слегка шепелявя, пробормотала: «Храни Бог» — и стремительно спрятала драгоценность в потаенное место, оглянувшись, не приметил ли ее движения кто-нибудь из старших.
— Как тебя зовут? — спросил Митя, сам не зная, почему он не уходит.
— Никак, — неожиданно грубо усмехнулась девочка. — Катись отсюда. Дал денег, и спасибо… Хлыщ лощеный!
Митя дернулся, как от удара током. Он не поверил своим ушам. Но, поймав ее взгляд, невольно попятился.
Она смотрела на него с ненавистью. С такой ненавистью, какой трудно было бы ожидать от шестилетнего ребенка. С взрослой, завистливой, ненавистью…
У Лени Баха с утра было плохое настроение. Он чувствовал себя хроническим неудачником — и надо же такому случиться с самого утра! Не то чтобы именно сегодня его мозг озарила гадкая мысль, что жизнь не задалась. — подобные мыслишки посещали его часто, поскольку в юности он мечтал о славе, как водится, а вышло все банально и глупо. Стал преподом в музыкальном училище. Вот и звезда, мать твою…
Предел мечтаний — преподавать недоумкам основы джазового искусства. Все равно ведь никто из них тоже не станет звездой, и Леня останется никому не известным Леней Бахом, несмотря на громкую свою фамилию.
Леню одолевала совершенно справедливая печаль. На улице за окном царила весна, и невыносимый тополиный пух, вызывающий у несчастного аллергический насморк, пытался подражать снегу, осыпая белым землю.
Сегодня был лень предэкзаменационных консультаций, и Леня тоскливо сидел в классе, смотря за окно с экзальтированным желанием вырваться отсюда куда угодно — хоть на небеса, но только бы подальше…
— Уныло.
Он сам не знал, кому сказал это, погрузившись в собственные мысли и ощущения.
— Что?
Звонкий девичий голосок заставил его вернуться из заоблачных мыслей на грешную землю.
Он поднял удивленные глаза. В основном на эстрадное отделение шли представители сильного пола.
Поэтому он решил, что это создание, замершее на пороге, просто ошиблось дверью. Понадеялся…
— Вам кого? — спросил он.
Девочка на пороге была юна просто неприлично, длинная белая челка падала на глаза, отчего Лене оставалось только гадать, какого же они у нее цвета. Вздернутый нос с россыпью веснушек свидетельствовал о любопытстве, а пухлые губы намекали на будущие победы в области любовных войн.
— Вас, — сообщила она, улыбаясь. — Это ведь эстрадное отделение?
Он окинул хрупкую фигурку долгим взглядом.
— Вам не кажется, барышня, — начал он, — что вы невыносимо молоды?
— Нет, — совершенно серьезно ответила она. — Не кажется… Я петь хочу.
— Пойте на здоровье, раз хотите, — хмыкнул он. — У нас нет вокала…
— Нет? — расстроилась она. — Что же мне делать? Давайте я пойду к вам на ударные: на пианино не могу — не умею. Вот на ударные…
Он нервно рассмеялся.
— Девушка, — начал он.
— Виолетта, — поправила она.
— Что?
— Меня зовут Виолетта, — представилась она. — И я пою. Я хорошо пою, правда. Вы не пожалеете. Я, может, звездой какой стану.
— Да ради Бога, становитесь, — милостиво позволил Леня.
— Значит, вы меня послушаете? — обрадовалась настойчивая Виолетта. — Пожалуйста!
Она молитвенно сложила на груди ладони и смотрела на бедолагу Леню с таким просительным обожанием, что его сердце дрогнуло. «Пускай поет», — подумал он. Убудет, что ли, с него? И не то довелось слушать.
Он приготовился к банальному исполнению шедевров отечественной эстрады, которую Леня не любил. Девочка вышла на середину класса и объявила:
— «Криденс клироутер ривайвл». «Эрон зе джонгл». Это песня так называется.
Леня невольно вздрогнул и уже было собрался запротестовать, абсолютно не представляя себе, как может звучать сей шедевр в женском исполнении. Что там в женском — в детском!
Но она уже начала, и Леня замер. Ее голос был неожиданно низким, чарующим, с той мягкой хрипотцой, о которой мечтают эстрадные звезды и которая им не дается. Она пела а капелла, спокойно, чисто и четко следуя мелодии, с такими восхитительными обертонами, которым позавидовал бы и Джон Фогерти.
Леня не останавливал ее. Он замер перед явлением чуда — ибо это, несомненно, было чудо… Девочка и в самом деле могла стать звездой, родись она не в этой треклятой стране. Леня даже заплакал внутри себя — так невыносимо было это осознание, потому что его, Ленина, незадавшаяся судьба? Эта девочка была обречена на стократ худшее несчастье, ибо, если бы он верил в переселение душ, стопроцентно назвал бы эту белокурую девицу в отечественных джинсах новым воплощением великой Эллы Фицджеральд или Дженис Джоплин! Но в России не были нужны эти певицы. Тут царствовали Пугачевы-Ротару, с резкими и патриотичными голосами, или гнусавые певички «про любовь»…