Дальмат в латексных перчатках перебирал все предметы в комнате без двери, оклеенной рваными бумажными обоями, обставленной кое-как дрянной мебелью. Односпальная койка, стул, стол, полки с десятком рваных книжек, пустой платяной шкаф с погнутыми вешалками.
Офицер спросил Одиль Бриаль:
— Кто живет в этой комнате?
— Сын жил. Только он уже много лет не приезжал.
— Как зовут вашего сына?
Одиль сверлила Дальмата взглядом, но его лицо оставалось непроницаемым.
— Франсуа.
Дальмат полистал книжки, поставил их на место, приподнял одеяло, матрас — все это совершенно бесстрастно. Он открыл чемоданчик, достал оттуда электрический фонарик и посветил. Засунув руку под кровать, вытащил бумажный носовой платок с запекшейся кровью.
— А это что такое, госпожа Бриаль?
— Мне почем знать.
— Это кровь. И не говорите, что платок провалялся тут много лет. А с анализом ДНК сейчас, знаете ли, чудеса делают.
Одиль Бриаль сочла за благо промолчать и обойтись без лишних вопросов.
Дальмат положил окровавленную бумажку в пакет.
В комнате Одиль Бриаль воздух был спертый, пахло спиртным и, как описывала потом этот обыск Себастьену Морену Ингрид Сент-Роз, «уж так воняло нечистым телом! Хорошо еще, мы перчатки захватили».
Кровать здесь была двуспальная, продавленная и смятая, шкаф двухстворчатый, причем одна дверца неумело починена. Еще из мебели стояли комод с треснувшей мраморной столешницей, на которой горой высилась наваленная всякая всячина, и ветхий стул.
Дальмат и Сент-Роз осмотрели шкаф и комод.
— Вот только не пойму никак, чего вы тут ищете! Нет у меня ничего! Оружия нет, наркотиков нет, денег тоже нет. Ничего нет. Только время теряете с бедной женщиной. Нет бы настоящих преступников ловить!
Мистраль, опершись о дверной косяк, внимательно смотрел на черно-белую фотографию в рамке над кроватью. На снимке хорошенькая черненькая молодая женщина, очень стройная и с озабоченным лицом, держала за руку паренька лет шести-семи, тоже черного и худого.
Одиль Бриаль, глядя на Мистраля, смутно заподозрила неладное.
— А фотография вам на что сдалась? — накинулась она на комиссара. — С ней-то что не так?
— Это вы и ваш сын, — сказал Мистраль.
— А вы почему спрашиваете?
— Я не спрашиваю.
Одиль Бриаль стало совсем не по себе.
От созерцания и размышлений Мистраля оторвало жужжание мобильника. Пришла эсэмэска от Кальдрона: «Жан-Пьер Бриаль приехал домой вместе с адвокатом, адвокат только что укатил. Жандармы продолжают наблюдение».
Ингрид Сент-Роз заметила в одном из ящиков комода семейную книжку[19] в запечатанном прозрачном пластиковом конверте. Под мрачным взглядом хозяйки дома она вскрыла конверт и прочла документ.
— Итак, в 1965 году у вас от неизвестного отца родился сын по имени Франсуа. Что с ним теперь?
— Знать не знаю.
— Как это отец может быть неизвестен? — спросил Поль Дальмат.
— Отстаньте вы наконец со своими вопросами! Вы сюда вообще что делать приехали? Так ведь и не сказали!
Мистраль, стоя у двери, прервал молчание:
— Мы расследуем убийство. Не одно, а по меньшей мере три. Возможно, больше.
— Я тут при чем? Я никого не убивала!
— Нам нужно видеть вашего сына.
— Да я сто лет уже не знаю, что с ним!
— Как вы с ним связываетесь?
— Никак не связываюсь.
— Он вам звонит?
— Не звонит.
— Где-то работает?
— Почем мне знать.
— Маловато вы знаете.
Пытаясь отвести беду, Одиль Бриаль отвечала грубо. Она курила сигарету за сигаретой и не могла унять дрожь в руках. Сейчас ее подкрепила бы рюмка коньяка.
Из другого ящика комода Ингрид Сент-Роз достала большой семейный альбом, обернутый в тряпицу.
Одиль Бриаль взвилась:
— Вы не имеете права трогать эти вещи! Это моя собственность, а не сына моего! Вы его ищете, а не мое добро! — Она закашлялась.
Ингрид подала альбом Мистралю, тот пролистал его. Около сотни фотографий — цветных. На всех один и тот же мальчик в возрасте от полугода до пятнадцати, все сняты на улице. После 1980 года фотографий не было.
— Это кто?
— Тот же, кто на стене — Франсуа, сын мой! Вам-то какое, на хрен, дело? А? Вы отвечайте! Ищете-то что? Я так и не поняла!
Мистраль игнорировал вопросы Одиль Бриаль, а ее это явно расстраивало.
— А почему более поздних фотографий нет?
— Потому что большим пацаном он не любил сниматься. Почему то, почему это… Не нравится мне, как вы тут возитесь, а людям ничего не отвечаете. Больно вы противные!