Сглотнув кислую слюну, Стэн сделал осторожный шаг, потом еще один, еще – и направился к стойке регистратуры.
- Как это – нельзя?!
Возмущенный вопль Стэна заметался по громадному холлу, отпрыгивая от стен, как мячик.
- Мистер Паттерсон, доступ в палату разрешен только членам семьи, - виновато улыбнулась темнокожая медсестра.
- А я кто? Мы живем вместе!
- Значит, вы друг.
- При чем здесь дружба? Мы же… Мы же… - Стэн запнулся, подыскивая правильные слова. Любовники? Сожители? Партнеры?
- Вот. Вы сами все понимаете. Извините, мы не можем вас пропустить. Но я расскажу все, что знаю, - перегнулась к нему через стойку девушка. Глаза у нее были огромные, влажные и темные, как черный бархат. – Операция прошла успешно, мисс Ругер отлично себя чувствует. Сейчас она в стазисе, так что заходить в палату смысла нет. Вы даже дотронуться до нее не сможете. А если все равно придется через силовое поле смотреть – так почему бы не посмотреть через стекло? Я проведу вас, если пообещаете не делать глупостей.
Стэн кивнул, и медсестра выскользнула из-за стойки. Они поднялись по знакомой широкой лестнице, прошли коридором, пропитанным запахом горьких трав. Перед дверью с номером сорок два девушка остановилась.
- Вот.
Движением палочки она раздвинула задернутые с той стороны шторы. Стэн уперся ладонями в окно, оставляя на нем грязные следы. Отсюда лежащая на кровати Делла казалась маленькой и чудовищно одинокой. Стэн прижался лбом к холодному стеклу, хотя бы так сокращая между ними расстояние.
- Прошлый раз меня пускали внутрь.
- Прошлый раз, наверное, не было прямого запрета от родственников. А сейчас к мисс Ругер заходила тетка. Она столкнулась в палате с Петером, и они немного… поговорили. После этого мисс Арсега запретила посещения для всех, кроме членов семьи.
Вот же сука Манкель. И тут нагадил, - с бессильной злостью подумал Стэн. – Не мог свое мнение в задницу засунуть и вежливо помолчать?
Гандон. Здоровенный белобрысый гандон.
- Мне действительно очень жаль, - сочувственно вздохнула медсестра. – Мисс Ругер пробует в стазисе пять дней. Как только она проснется, я сообщу вам через зеркало.
- Я не маг.
- О. Тогда по телефону. Телефон же у вас есть? Оставьте мне номер, и я позвоню! – обрадовалась девушка и тут же смутилась. – Извините. Мне редко приходится звонить по телефону, но это ужасно забавно. То есть… Извините. Я неудачно выразилась.
- Ничего. Телефоны действительно забавные, - привычно согласился Стэн. За сегодняшний день он нехуево наловчился соглашаться со всякой фигней. – Позвоните мне, я буду очень благодарен.
Под соболезнующим взглядом медсестры он отлип от стекла и медленно побрел прочь. Усталые мышцы при каждом движении ныли, болело ушибленное плечо, а промокшие джинсы липли к ногам, холодные и мерзкие.
Стэн думал, что будет ненавидеть работу – но на самом деле там было легче. Он писал рапорты, докладывал всем, кто требовал доложить, и снова писал рапорты. Это отвлекало. А дома отвлекаться было не на что. Он бродил по пустым комнатам, нарезал круги, как зек на прогулке, и думал. Думал. Думал.
Надо было считать патроны. Если бы Стэн не остался с пустой обоймой, Делле не пришлось бы отвлекать Твардзика.
Надо было ударить его. Просто, блядь, ударить, хоть стулом швырнуть. Твардзик же не призрак, он бы отреагировал и отвлекся от Деллы. Не швырнул бы ее в тот угол.
Надо было сразу подумать про электричество. Вместе с Деллой они бы сходу поджарили этого ублюдка.
Надо было…
Надо было…
Надо…
Второй раз Стэн оказался с Деллой в серьезной заварухе – и второй раз в госпитале лежит именно Делла. Кажется, кое-кто нихуя не справляется со своей работой. Кажется, этот кое-кто – Стэн.
Мелочь таращилась на него немигающим осуждающим взглядом.
Стэн пытался смотреть кино и не мог сосредоточиться на фильме. Открывал книги и бесконечно, по кругу перечитывал один и тот же абзац, мгновенно забывая, о чем, собственно, речь.
Бальзамы и настойки, прописанные Бабингтон, не помогали. А может, помогали. Может, без них Стэн закипятил бы воду и сунул в кастрюлю голову.
Темная вязкая муть расползалась по сознанию, как нефтяное пятно. Стэн отвык от нее, задвинул на чердак и запер дверь. Но сейчас чердак, сука, начал подтекать.
Чтобы отвлечься, Стэн затеял грандиозную уборку. За несколько дней он починил все, что было сломано, и отпидарасил квартиру дочиста. Вымыл окна, натер до блеска пол и надраил сантехнику. На горизонтальных поверхностях не осталось ни пылинки, посуда сверкала, а вещи заняли положенные им места. Кроме тех, которые оставила Делла. Их Стэн убрать не смог. Одна мысль о том, чтобы переложить в шкаф забытую на стуле футболку, взывала дремучий первобытный ужас. Стэн понимал, что это идиотизм. И честно пытался бороться. Игнорируя панические вопли, раскалывающие голову пополам, он взял грязную чашу, которую Делла оставила на подоконнике. Понес к раковине. И понял, что если помоет ее – Делла умрет. Осознание было четким и всеобъемлющим, оно открылось перед Стэном, как перед Моисеем – божий замысел. Вещи, которые оставила Делла, это метки. Вехи, которые привязывают ее к жизни. Если их убрать, все закончится.