- Что это была за херня? Это вот Кшиии?
- Кши? – переспросила Ругер, маленькими глотками отпивая из бутылки. – Управляющая формула. Бхакш Пан-чат-ва уничтожает любой материальный объект – живое существо, вещь, землю, воду, воздух. Но стартовая формула только запускает процесс, а управляют траекторией огня при помощи вспомогательного заклинания.
- Вообще все? В смысле – вообще все?!
- Выбесил меня этот гребаный дневник. Увлеклась, признаю. Можно подумать, у тебя так не бывает.
- Ну… да. Бывает, - неуверенно признал Стэн и, перегнувшись, достал с заднего сидения сумку.
- Есть хочешь?
Он шлепнул на приборную панель вощеный сверток и развернул бумагу. По машине поплыл запах жареного бекона и горчицы. Выбрав сандвич поаккуратнее, Стэн протянул его Делле, а себе взял помятый, с торчащими листьями салата. Хлеб к этому времени размок, но овощи были сочными, горчица – острой, а от запаха бекона хотелось пальцы себе отгрызть. Бессовестно чавкая, Стэн заглотил половину сандвича и запил его остатками пива.
Боже, как же охрененно.
На заднем сиденье тихонько скреблась в коробке спеленатая заклинанием книга.
***
Домой Стэн вернулся в полной темноте. Отец встретил его на входе, вгляделся обеспокоенно в лицо – и с явственным облегчением улыбнулся.
- Хороший день?
- Да, наверное.
Нелепая радость уже стекала со Стэна, как дождь с маскхалата, но в крови еще пузырились отголоски бессмысленного детского счастья. Их даже хватило на ответную улыбку – настоящую, а не вымученную, как последнее, через силу, подтягивание.
Стэн помог накрыть на стол и даже чего-то там поел, не обращая внимания на содержимое тарелки. Отец расспрашивал о работе, о дневных событиях, о коллегах – и Стэн отвечал так подробно, как мог, не нарушая подписки о неразглашении, и даже пытался шутить. Терять внезапно полученный драйв не хотелось, и Стэн пришпоривал себя, разгоняя эмоции, словно захлебывающийся на подъеме автомобиль. Но радость уходила, высыпалась, как песок сквозь пальцы, и вместо нее тело наполняла чугунная усталость. Стэн вдруг понял, что не может даже вилку до рта донести. Он не хотел слушать. Не хотел говорить. Не хотел двигаться.
Просто закрыть глаза. И помолчать. В тишине.
Отец, уловив его настроение, затих и быстро доел свою порцию. Они молча убрали со стола и так же молча ушли в гостиную, к телевизору. Отец включил какой-то бесконечный ситком, а Стэн, откинувшись на спинку дивана, прикрыл глаза.
Теперь радости совсем не осталось. Стэн чувствовал себя выжатым и раздавленным, как лимон под гусеницами трактора. Все события этого безумного дня навалились на него, прижимая к земле. Бесконечные коридоры под землей и визжащая горгулья, брезгливая гримаса Дагомари и фейерверк заклинаний, чучело русалки и зарывающая в землю книга… Стэн знал, что все это нужно обдумать. Усвоить. Осознать. Но Стэн не мог. Впечатлений было так много, что они слиплись в единый пестрый ком, наглухо закупорив мыслительный процесс. Сознание судорожно трепетало, как схлопывающиеся без кислорода легкие, но приема Геймлиха для мозгов не существовало. Стэн сосредоточился, пытаясь возродить ликование, которое охватило его после выстрела. В тот момент все казалось таким простым, таким правильным. В тот момент Стэн чувствовал, что он сможет все, что захочет.
Теперь это был просто выстрел. Обычный. Любой бы с такого расстояние попал.
- По-моему, тебе надо отдохнуть, - отец сочувственно похлопал его по плечу и тут же убрал руку, не дожидаясь, когда Стэн отстранится. – Иди-ка в кровать.
- Да. Сейчас.
Стэн вышел на кухню, налил в стакан воды и достал флакон с эликсиром. Две капли. Не больше. Это важно.
Мерцающая жидкость растворилась в воде без следа. Стэн поднял стакан и настороженно понюхал. Ничего. Просто вода. На мгновение возникло ощущение, что он делает какую-то чудовищную глупость. Здесь, на кухне, знакомой до последней щербинки на кафеле, магия казалась абсурдом и выдумкой. Нелепостью.
Не позволяя себе углубиться в сомнения, Стэн поднял стакан и опрокинул в себя. Вода пахла лакрицей, хвоей и чем-то знакомым, химическим – то ли мылом, то ли чистящим порошком. Рот после нее онемел, но чувствительность тут же вернулась, а вместе с ней – ощущение прохлады, как после мятной жвачки. Стэн прислушался к себе – вроде бы ничего не изменилось. Все то же мучительное осознание бессмысленности происходящего, приправленное кромешной усталостью.
А через полчаса Стэна накрыло. Он стоял в душе, выдавливая жидкое мыло на губку, и вдруг почувствовал: вот оно. Как будто разжали туго скрученную внутри пружину. Стэн длинно, с облегчением выдохнул и откинулся на запотевший кафель, блаженно зарывая глаза. Ушла постоянная дергающая тревога, и вечное раздражение истаяло, утекло куда-то вниз, в сток, подхваченное горячей водой.