А на Рождество он дарит плохим мальчика гранаты. Хорошим – тоже гранаты. Но с чекой.
- Ты все-таки приехал! Рад тебя видеть! – Деккер так энергично хлопнул Стэна по плечу, что того смело с курса. – Ты взял выходной или сбежал?
- Просто договорился с напарником, - не стал вдаваться в подробности Стэн.
Они встали рядом с высоким чернокожим парнем, энергично скандирующим «Сво-бо-ду! Сво-бо-ду! Сво-бо-ду!». Потянув носом, Стэн уловил отчетливое алкогольное амбре и раздраженно поморщился. Из-за таких вот мудаков все уверены, что ветераны – это вечно похмельные агрессивные неудачники.
Хочешь бухать – дома бухай!
Уловив его настроение, Деккер тут же оттащил Стэна подальше и протянул ему термос.
- Держи, согрейся.
Стэн сделал глоток – и горло обожгло нечто, изначально бывшее самым обычным кофе. Но потом туда добавили лошадиную дозу сахара, сливки и ром, превратив рядовой напиток в химическое оружие.
- Спасибо. Крепкая штука, - Стэн вернул Деккеру термос и прокашлялся, закрывая ладонью рот.
- Так холодно ведь! – широко ухмыльнулся тот и тоже сделал глоток. – Не костры же на площади разводить!
Стэн согласно кивнул.
Интересно, как там у Делл беседа продвигается. Нет, нормально, конечно, это ежу понятно. Но как конкретно?
- Ты что-то совсем пропал с радаров. Когда мы последний раз виделись, неделю назад? Может, зайдешь после митинга ко мне – выпьем пива, поговорим? Расскажешь, что там у тебя на новой работе.
Деккер был таким же, как всегда – дружелюбным, общительным и немного навязчивым. Раньше это Стэна совершенно не напрягало. Во-первых, Деккер говорил о том, о чем хотел бы сказать сам Стэн – но не мог. Не получалось. А во-вторых, Деккер был чертовски одиноким и чертовски несчастным мужиком. Судьба обошлась с ним пиздец как несправедливо, протащив через войну, ранение, реабилитацию, безработицу и развод – и это было в сто раз хуже того, что получил от жизни Стэн. Если он мог помочь Деккеру, послушав его болтовню, – ну что ж, Стэн был готов на эту жертву.
Но не сейчас.
Потому что Стэн не мог говорить о новой работе. Не с Деккером – любопытным, сообразительным и цепким, как клещ.
- Не могу. Мне через пару часов нужно на базу вернуться, - Стэн выпалил первую пришедшую в голову отмазку, но свернуть Деккера с выбранной темы было не проще, чем затормозить армию Гудериана на марше. Рогаткой и топором.
- А где ты работаешь? Что-то я в прошлый раз ничего не понял, - продолжил расспросы Деккер.
- Ну… типа как в полиции. Я же тебе говорил, что это секретно. Я подписку о неразглашении дал.
- Так я и не спрашиваю, что ты делаешь! Я спрашиваю, где ты работаешь – это ты можешь сказать?
Стэн замялся. Придумать убедительную ложь он так и не сподобился, врать что-нибудь тупое не хотел, а молчать было неловко.
- Это… секретный отдел. Для специальных расследований. Я правда не могу сказать, честное слово.
Деккер вдруг помрачнел, на лице у него проступила болезненная серьезность.
- Скажи мне только одно. Ты теперь с ними?
Самое кошмарное было в том, что Стэн понял вопрос. Да, это звучало, как гребаный бред параноидального шизофреника, но именно так и обстояли дела. «Они» действительно существовали. Некая равнодушная, безликая масса людей, которые принимали решения и гнали людей на убой как скот. «Они» никогда ни с кем не советовались, «они» клялись говорить правду и врали в глаза. «Они» были манипуляторами, которые стоят за кулисами и дергают за ниточки, заставляя марионеток плясать на сцене.
«Они» существовали. А еще существовали «мы». Стэн гордился тем, что он борется с этой системой. Пусть в мелочах, пусть безнадежно, но борется. Потому что с чего-то надо начинать. Потому что они должны видеть – есть люди, которые встанут на защиту Америки. Не позволят уничтожить страну ради собственных мелких интересов: власти, денег, популярности.
- Нет, я не с ними, - Стэн говорил твердо и уверенно, потому что это была правда. Чистейшая, как медицинский спирт. – Я не с ними. Это хорошая работа. Мы защищаем страну от всякого дерьма.
Стоять перед зданием суда было скучно и холодно. Стэн переминался с ноги на ногу, бесконечно разглядывал здания, раз за разом читая одни и те же вывески, и поглядывал на экран мобильного. Два часа. Два тридцать. Три.