Игнорируя категорически нерабочее время, Стэн вернулся в Магдеп под благовидным предлогом забрать машину и вещи. Он отпер дверь, вошел в кабинет и сел за стол. Было тихо. Очень тихо. Где-то вдалеке переговаривались люди, хлопали двери, гулко звучали шаги. От этого тишина в кабинете становилась еще плотнее. Она ощущалась как физическая помеха, как пыльный, плотный саван, пеленающий Стэна с головы до ног.
Чтобы разогнать тишину, он начал насвистывать мелодию. Звуки прыгали по пустой комнате, отражались от стен, падали на пол и издыхали в агонии. Стэн перестал свистеть.
О боже, ну какого хера? Манкель говорит, что это не страшно. Врач говорит, что это не страшно. Даже Делла так говорит. Значит, все будет нормально. Надо просто немного подождать. Успокоиться и подождать.
На столе у Деллы валялись разбросанные веером отчеты – те, которые она не заполнила. Стояла полупустая чашка с кофе – та, которую она не допила. Лежала ручка – Делла так и не надела на нее колпачок.
Выругавшись, Стэн схватил свою куртку и вылетел в коридор, зябко передергивая плечами.
Потом он долго кружил по городу на «Додже», переключая музыкальные станции с рока на классику, с ретро на джаз, и повторял: «Все будет нормально. Все будет нормально. Все будет нормально». Иногда про себя. Иногда вслух.
Пустое пассажирское сидение темнело рядом, как черная дыра. Оно засасывало музыку, свет и тепло, оставляя только огромное ничто.
Когда Стэн возвращался из армии, то думал, что это дерьмо останется в прошлом. Пустые кровати. Оставленные на тумбочках вещи, которые некому забирать. Одежда, которую никто не наденет.
Но вот оно, все здесь. Как будто никуда и не уходило. Потому что дерьмо на заканчивается.
Стэн вернулся домой далеко заполночь. Он прошел мимо отца, молча покачав головой в ответ на невысказанные вопросы, набрал полстакана воды и капнул туда эликсир. Во флаконе оставалось немного, совсем на донышке, и на мгновение Стэна охватило сильнейшее желание выпить все. Чтобы уснуть – и проснуться через несколько дней, когда все закончится. Когда мир опять станет нормальным.
Спящая, блядь, красавица.
Стэн помотал головой, словно стряхивал невидимую паутину, и выпил ровно то, что налил. Две капли, не больше не меньше.
- Что случилось?
Отец стоял рядом, покачиваясь с пятки на носок, будто хотел подойти – и не решался.
- Делла. Ругер. Ее ранили.
- Ох, - на лице отца отразилась боль – глубокая, словно от ножевого удара. – Сынок.
Он все-таки шагнул вперед и порывисто обнял Стэна, прижимая к себе. Стэн не сопротивлялся. Он стоял, позволяя сжимать себя, гладить по плечам, по голове, по спине. Когда-то, в детстве, от этого становилось легче. А сейчас нихуя не помогало.
- Мне так жаль. Если я могу тебе как-то помочь…
- Мне? Папа, я же целый, - криво улыбнулся Стэн, вывернулся из объятий и пошел по лестнице наверх. Там он, не раздеваясь, упал на кровать и обрушился в сон, как в могилу.
По ту сторону реальности Делла была жива и даже здорова. Она сидела у Стэна на кровати, болтала ногами и ела попкорн. А Стэн стоял перед шкафом и мучительно соображал: что же надеть? Вопрос был до чертиков важный, Стэн знал это, поэтому старательно перебирал плечики с одеждой. Футболка – старая, любимая, он ее год в школу таскал и два – дома. Хоккейная форма. Костюм – единственный, черный, в пять раз дороже того, что Паттерсоны могли себе позволить. Стэн не хотел его покупать, но отец настоял, и на выпускном он чувствовал себя охуенно крутым. Через четыре года в этом же костюме Стэн пришел на могилу мамы.
Он листал плечики, как страницы старого фотоальбома, за каждой рубашкой, за каждой растянутой майкой скрывалась целая история – и целый Стэн. Он был учеником, другом и сыном, парнем, который любил машины, и парнем, который обжимался с Маргарет Флинт на заднем сидении старого «Форда», дурея от прикосновения к обнаженной груди – первого, а поэтому ошеломительного. В шкафу была футболка с единорогами и котиками, футболка, заляпанная солидолом, и футболка, испачканная губной помадой.
Но что бы Стэн ни доставал, все превращалось в армейскую форму.
Делла ела попкорн. Вместо масла ее губы были испачканы кровью.
Проснувшись, Стэн не вспомнил сон. Он просто надел вчерашнюю потную рубашку, старательно не глядя на платяной шкаф. И вышел из комнаты, не оборачиваясь.
***
Следующие два дня тянулись, как вонь за ассенизационной машиной. Стэн пытался смотреть кино, но выключал телевизор, пытался читать, но захлопывал книгу. Смутная тревога грызла его, гнала с места на место: из гостиной в кухню, из кухни в окоп, из окопа в гараж.