— Ты не обращай внимания, — шутливо произнес Марк, заметив, что Кире порядком поднадоел универсальный напиток Германовны. — Она всех спасает исключительно клюквенным морсом. Когда в детстве я болел ангиной, то не знал, куда от этого деться! Но если ничем не болел, то клюквенного морса как раз очень хотелось. А Зинаида вредничала и не давала, представляешь?
Кира, порадовав Марка, улыбнулась, а старая нянька будто и не слышала реплики своего былого воспитанника. Да собственно, почему былого? Он возмужал и поседел, однако для няньки остался и навсегда останется мальчишкой. «Клюковка-то, внучка, ото всех хворей лечит», — подливая новоявленной воспитаннице красного морса, твердила старуха.
Погода благоволила, и вечерами, когда прощальные лучи закатного осеннего солнца косо скользили по трепещущим от ветерка верхушкам деревьев, а тени пешеходов обретали непомерную длину, одним исполинским шагом минуя поле, Марк Дмитриевич звал Киру в сад — на прогулку. Вместе они весело вдыхали аромат спелой антоновки и любовались горящими фонариками созревших груш, подолгу сидели на скамеечке и соревновались: кто первым заметит звезду на быстро темнеющем сентябрьском небе.
Если ночь выдавалась ясная и безветренная, Марк укладывал Киру в гамак, растянутый между двух сосен, вооружал ее мощным биноклем и рассказывал о созвездиях. Если же из-за облачности звезд не было видно, Марк с Кирой заходили в дом и устраивались подле камина. Идея реставрировать камин, чтобы при желании всегда можно было посидеть у живого домашнего огня, принадлежала, конечно, Марку Краснову. К огню вообще он относился уважительно, каминный же огонь подкармливал специальными яблоневыми дровами, закупаемыми, как ни странно, в городе, в специальном магазине.
И вот Кира, завернувшись в уютный халат, завороженно глядела на пламя, невольно ощущая размеренный ритм его неторопливой, по зажигательной пляски. А Марк, прохаживаясь по комнате, читал для нее вслух — стихи:
Набоковские строки хорошо выговаривались у камина. Их так и хотелось положить на тихую огненную музыку. Марк Дмитриевич и не заметил, как с помощью стихов объяснился Кире в любви…
Но безмятежное течение первых дней их любви не могло не нарушиться. Как-то ночью Кира проснулась, дико крича. На шум прибежала Германовна — старческий сон хрупок. Марк, едва успевший накинуть халат, прибежал за ней и спровадил старую няньку спать.
— Что тебе приснилось? — ласково спросил он, когда девушку удалось успокоить и уложить обратно в постель.
— Я вспомнила, — ответила она, глядя на желтый абажур ночника широко раскрытыми, сейчас почти черными от расширившихся зрачков глазами. — Сначала мне снился сон. Мне снилась моя кукла. Представляешь, у меня была кукла в венецианском наряде! В пурпурном бархате… Я не знала, как в нее можно играть, она была такая фарфоровая и очень красивая! Я просто на нее смотрела, смотрела и мечтала вырасти и стать такой же красивой… Куклу звали Долли.
— Лолита, значит, — неловко пошутил Марк.
— И вот мне приснилось, что я смотрю на свою Долли. Просто сижу и смотрю, и как будто я еще маленькая. Мне было так хорошо, что я проснулась. От счастья. И тут вспомнила, кто убил Георгия, кто вколол мне наркотик… Эти люди называли его «Гранат-Z».
— Никогда не слышал… Но видел в том особняке, где нашел тебя, плод граната в вазе. На нем была вырезана буква «Z».
— Да, это я вырезала. Еще до того, как приехали убийцы и я спряталась в погребе…
— Ты пыталась дать знак…
— Я пыталась дать знак. Хотела указать на того, кто вколол мне эту дрянь.
— Ты знаешь его имя?
— Нет, что ты! Нынче такой народ пошел — убивают и не представляются, — озорно рассмеялась Кира, и от звуков ее смеха Марк почувствовал чудовищное облегчение. — Я вспомнила его лицо… Теперь я его наверняка узнаю, если увижу!
— А особые приметы? По которым я смог бы его узнать?
— У него на правой руке три пальца, — прошептала Кира. Страх снова отразился в ее глазах. — Он страшный, лысый… И три пальца…