В конце ланча Уинсом пригласила всех перейти в парадную гостиную, чтобы «кое-что открыть». Для нас с Ингрид открытие состояло в том, что деньги, на которые мы жили, не принадлежали нашим родителям.
Мы обе тогда учились в не всем доступной частной школе для девочек. Я получила стипендию, потому что, как в первый день рассказала мне девочка постарше, на экзамене у меня был второй лучший результат, а девочка с первым результатом умерла на каникулах.
Список школьной формы состоял из пяти листов с двух сторон. Мать читала его за столом со смехом, от которого я нервничала. «Гольфы зимние, с гербом. Гольфы летние, с гербом. Носки спортивные, с гербом. Купальник, с гербом. Шапочка для плавания, с гербом. Прокладки, с гербом». Она швырнула его на буфет и сказала: «Марта, не смотри так, я шучу. Уверена, тебе разрешат пользоваться неуставными прокладками».
Поскольку Ингрид стипендию не получила, наши родители записали ее в среднюю школу рядом с домом, бесплатную и с совместным обучением мальчиков и девочек: у девочек там было всего два вида школьной формы, как Ингрид всем говорила – обычная и для беременных. Но в последний момент родители передумали и отправили ее в мою школу. Мать сказала, что продала одну свою работу. Мы с Ингрид испекли торт.
По дороге в Белгравию в канун того Рождества мы спросили у матери в машине, почему она не любит Уинсом, ведь несколько предыдущих часов она провела, отказываясь собираться, выдавая ежегодную угрозу не поехать всякий раз, когда отец пытался поторопить ее, и согласилась только после того, как ее достаточно поуговаривали. Она сказала нам, что не любит Уинсом потому, что та помешана на контроле и внешнем виде, и, несмотря на то что они сестры, она не может общаться с той, чьи две главные страсти – это ремонтировать дом и угощать стряпней большие группы людей.
При этом мать всегда дарила экстравагантные подарки – всем, но особенно Уинсом, которая открывала свой ровно настолько, чтобы было видно, что лежит внутри, а затем пыталась приклеить скотч обратно со словами, что это уж слишком. Мать всегда вставала и огорченно выходила из комнаты, а Ингрид говорила что-нибудь смешное, чтобы разрядить обстановку, но в тот год мать осталась на месте, всплеснула руками и спросила: «Почему, Уинсом? Почему ты никогда, никогда не бываешь благодарна за то, что я тебе покупаю?».
Моя тетя выглядела глубоко смущенной, ее глаза метались по комнате, пытаясь за что-нибудь зацепиться. Роуленд, который только что по традиции подарил ей сертификат в «Маркс энд Спенсер» на 20 фунтов стерлингов, сказал: «Потому что ты купила это на наши чертовы деньги, Силия».
Мы с Ингрид в тот момент сидели в одном кресле и схватили друг друга за руки. Ее ладонь, сжимающая мою, была горячей, и мы наблюдали, как наша мать пытается подняться на ноги со словами: «Что ж, Роуленд, вынь сам эти деньги из своего кармана». Она смеялась над собственным каламбуром всю дорогу до двери.
В том возрасте нам не приходило в голову, что поэт в творческом кризисе и скульптор, которой тогда еще предстояло достичь второстепенной важности, ничего не зарабатывают, а за наши купальники с гербом, как и за все остальное, платили дядя и тетя. Когда мать вышла из комнаты, Ингрид сказала Уинсом: «А что там? Я могу забрать это себе, но только если это не скульптура», – и все наладилось.
В Белгравии было правило: дети открывали подарки в порядке старшинства, от младшего к старшему. Джессамин первая, Николас и я последние. Когда подошла очередь Оливера, Уинсом ненадолго исчезла и вернулась с подарком, который незаметно для всех, кроме меня, положила под елку. Мгновение спустя она достала его и сказала: «А это для тебя, Патрик». Он выглядел ошеломленным. Это был какой-то сборник комиксов. Поняв, что это, Ингрид прошептала: «Печально», – но я подумала, что никогда не видела, чтобы мальчик улыбался так широко, как Патрик, когда тот отвлекся от подарка, чтобы поблагодарить мою тетю.
Появление подарка с его именем, когда никто не знал о его приезде, оставалось для него загадкой на долгие годы: до тех пор, пока мы не начали упаковывать вещи, чтобы переехать в Оксфорд. Патрик нашел книгу на полке и спросил, помню ли я ее. Он сказал: «Это был один из лучших подарков, которые я получал в детстве. Понятия не имею, как Уинсом ухитрилась раздобыть его для меня».