Наконец один из пришедших с шестого барака – Леха Тихий (погоняло его как нелепая шутка звучало, потому как по делюге висело на Лехе аж два жмура: завалил в разборке так запросто, как два стакана водки хватил) разрубил паузу:
– Ты чего, Жила, такой оборзевший?
После этого к тревоге еще и жути прибавилось.
– Не оборзевший, а оху…ший! В корень оху…ший!
Это говорившего другой делегат шестого барака – Ромка Цыган – поддержал.
Когда блатные в строгой зоне с арестантом-мужиком подобным образом разговор начинают, ничего хорошего не жди. И все равно непонятно Генке было, какой и где он косяк допустил. Только попытался прикинуть, как бы этот вопрос поделикатней сформулировать, так и необходимые пояснения последовали. Валерка Сова заговорил, смотрун его отряда:
– Слышь, Жила? Ты с месяц назад телегу прокурорским в Москву отправлял? Почему никого не курсанул? И почему никому не сказал, когда такую бумагу затеял? Разве не говорили тебе: любая бумага, что отсюда на мусорские верха улетает, общему, нам всем, боком выйти может?
Не зло Сова говорил, почти ласково, только от этой ласковости зловещим веяло. Теперь уже совершенно ясно было, что нырнул арестант Новожилов в историю, из которой без потерь никак не вынырнуть.
А смотрун продолжал. Тем же чуть ли не ласковым голосом.
– Забыл, как прошлый год по весне в лагерь маски-шоу заходили? Помнишь, сколько они в зоне народу переломали? А почему так случилось, напомнить? Забыл, что это все из-за Гришки Турка с третьего отряда, который телегу напрямик в Москву отправил, заварилось? В телеге он нажаловался, что ему по хозяйской линии каких-то специальных колес для его гнилого ливера не выдают. Из Москвы тогда полканов мусорских понаехало, управу нашу вздрючили, кто-то из местных мусоров раньше срока на пенсию улетел, а нам за это в оконцовку с управы маски-шоу прислали… Помнишь, как потом столько дней в бараках полы поднятые колом стояли? Помнишь, сколько потом пацанов в больничке и в санчасти отлеживалось? Вспоминай…
Вспоминать и не надо было, потому как не забываются такие вещи.
Разве забудешь, как спецназовцы тюремного ведомства, которых зэки «маски-шоу» называют, на лагерь обрушились. На бэтээрах заехали. Все, как на подбор, великаны в черных шлемах-сферах, то ли космонавты, то ли, бери выше, пришельцы космические. Как инопланетяне эти за час всю зону на уши поставили, полный разгром учинили, как все и всех налево и направо крушили и курочили. Тогда и самому Гене досталось: сначала дубиналом по хребтине (отчего дыхание враз переклинило), потом берцем в копчик (после этого он неделю сидеть не мог и спал только на животе).
И других покалеченных зэков не забывал, и те самые, колом поднятые, полы в бараке, про которые сейчас смотрун упомянул… Заодно почему-то рыбок гуппяшек, что на последнем дыхании на полу барака бились, вспомнил… Гуппяшки там оказались после того, как погромщики в шлемах-сферах аквариум в бараке разбили. Не приглянулся им почему-то этот аквариум…
Вот теперь все окончательно ясно стало.
Все вопросы, что до этого шальной каруселью в голове крутились, разом команду «стоп» выполнили.
В одну четкую цепочку выстроились и беседа с отрядником, когда он нездоровое любопытство демонстрировал, и выдергивание в санчасть, где нелепых вопросов пришлось наслушаться, и все эти тесты с вольной дамочкой, что психологом представилась. Выходило, что он лагерному начальству со своим письмом про горизонт то ли сумасшедшим, то ли каким-то опасным возмутителем показался.
А за цепочкой – ситуация по сути простенькая, но в простоте этой просто мерзкая, всякому в Отечестве нашем сидевшему хорошо знакомая: администрация зоны неудобного зэка руками тех же самых зэков остепенить пытается. «Руками» иногда в самом конкретном смысле этого слова.
Не в каждом лагере такая практика прокатывает, но уж где случится… то налицо мерзость великая. Тогда не только горючими слезами плачут общечеловеческие понятия «честь» и «порядочность», но и тюремно-лагерные великие правила, те самые понятия, что веками складывались, «тихо курят в сторонке».
Исполнителей для такой мерзости по особому принципу отбирают. С одной стороны, они – на виду у всех за воровской закон горло дерут, вроде как в авторитете, вроде как серьезные. С другой стороны – каждый с червоточиной. Кто наркоман голимый, который за дозу на что хочешь решится, кто просто на кума стучит, на льготы взамен надеется, кто еще в каких прочих бигудях с мусорами попутан. Таких вот лагерная администрация для исполнения своих планов и подбирает. Потом за участие в мерзости и расплата: кому «лекарства» – доза (наркоты у мусоров хватает, из конфискованного у тех же зэков собирается), кому – УДО поскорей, кому еще какая услуга.