Обе версии на равных в арестантской молве и сосуществовали, за первенство вовсе не соперничая. Возможно, и в жизни оба сюжета соседствовали, дополняя и усложняя друг друга. Впрочем, важно ли сейчас это…
Зато в мыслях у капитана Кулемина все слишком просто оказалось. Так просто, что даже скучно: сплошные «краска-побелка», килограммы да квадратные метры. Плюс шпаклевка, плюс линолеум в комнату воспитательной работы, плюс еще какая-то ремонтно-строительная дребедень. Даже пожалел Никита, что лишний раз напрягся, в башку к отряднику заглядывая.
Думать по-прежнему больно было, потому и длинных мыслей не складывалось, а короткие, что обрывками в гуще боли сновали, вполне предсказуемое звучание имели: что дальше с такой способностью делать, на пользу ли пойдет или проблемами обернется?
Впрочем, был еще шанс надеяться, что обретение это – не окончательное, а что-то минутное, случайное, почти разовое, что больше и не повторится. Шанс-то был, только не получалось у него реализоваться. Скорее наоборот – все дальнейшие события только подтвердили: это серьезно, это не подарок, а дополнительный груз в придачу и без того к нелегкой арестантской ноше.
На утреннем общем построении очень близко от себя увидел он начальника колонии, которого неспроста хозяином звали, который на лагерном замкнутом пространстве был и богом, и царем, и прокурором. Неспешно прохаживался полковник Алесенко между черными арестантскими рядами и, будто между делом, на ходу процеживал, рта не раскрывая:
– Побриться… Бегом… В строй вернуться…
– Феску сменить… Чтобы завтра с нормальным козырьком была. Проверю…
И все прочее, в таком же роде. Так же коротко и колюче. При этом голова у говорившего в арестантскую сторону и не поворачивалась.
Между тем над головой той, украшенной на заказ пошитой фуражкой с задранной донельзя тульей, слова неспешно поплыли. Так же неспешно и смысл их до Никиты доходил:
– Полторы тысячи зэков в лагере… Вроде рабочая сила… Скорее стадо дармоедов… На промке никто не перерабатывает… Потому что нет толком работы на этой промке… Не нужны государству нынче рабочие руки арестантов… И вообще этому государству ни хрена не нужно… Другое дело при Сталине… И даже позднее…Тогда каждая зона серьезным предприятием была… С гособеспечением, с госзаказом, с премиями… И зэки зарабатывали, и все те, кто в системе нашей работал… Иные зоны продукцию на экспорт отправляли. Не то что сейчас: мешки копеечные, никому не нужные… А лагерь на хозрасчете… За воду, электричество, прочую «коммуналку» платить надо… Живыми денежками… А брать откуда… А самим жить на что? А на что проверяющих задабривать? Да ладно бы, если только поить-кормить… Эта сволочь привыкла, чтобы по итогам всякой ревизии после банкета им не только нарды или шахматы, что зэки на лагерной ширпотребке производят, дарили… Им конверт с наликом напоследок обязательно подавай… Опять деньги…
После этого над красивой фуражкой забористые матюки закачались. Не такие адресные, как у Дельфина, но не менее злые. А следом опять же вывод. Не такой скучный, как у отрядника, а масштабный, с обобщением, в котором для брата-арестанта ничего хорошего опять же не проблескивало:
– Нечего ждать, пока про нас и про нашу систему там, наверху, вспомнят… Да и не вспомнят ведь никогда, потому как прочих забот в государстве хватает… Самим шевелиться надо… С бухгалтерией на промке разобраться надо… Она и так в трех вариантах ведется, чтобы всем капало… Сдается, там еще резервы есть… Зэки перетопчутся… Можно и еще с нарядами покрутить… Подрезать, где можно… Знаю, кому это поручить… Есть на зоне мини-цех по ремонту автомобилей… Расширить его надо… Умельцев в лагере полно, платить им необязательно… Вместо денег – валюты зэковской «закурить-заварить» подбрасывать… Заказы, понятно, с воли подтягивать… Привлечь в помощь местных авторитетов, кто в свое время здесь сидел, с кем отношения сохранились… Но главное – не это… Главное, каждое возможное УДО – на карандаш, и чтобы никакой халявы, все на коммерческую основу, как и все везде в стране нынче… Каждый недосиженный месяц должен для арестанта, точнее для родни и близких его, денег стоить… И не так, как раньше: одни платят, другие – нет, а чтобы все только за бабки, жестко… Месяц воли досрочной должен минимум пятерку стоить, еще лучше – двести гринов… Чтобы без всякой поправки на нефть и прочую международную хреновню…