Между тем Луне, поклявшейся оберегать Англию от подобных бед, оставалось только сидеть и ждать известий об имени и наклонностях Властителя Сумрака, раздувавшего пламя нападок на Карла в пользу Никневен.
Услышав хлопанье крыльев, Луна остановилась. Влетевший сквозь распахнутую решетку в стене комнаты сокол опустился на спинку кресла, взмахнул крыльями раз и другой, а с третьим взмахом начал расти, тянуться и кверху и книзу. Миг – и вот перед Луной, вцепившись в спинку кресла костлявыми пальцами, стоит остролицый паури. Где он сумел раздобыть этот плащ из соколиных перьев, Луна не спрашивала: да, этакие облачения у гоблинов не в обычае, но, благодаря плащу, его хозяин приносил немалую пользу.
Ни шапки ни шляпы, какую мог бы снять перед королевой, он не носил, как не носил и никакой одежды, кроме соколиного плаща. Завернувшись в него, паури преклонил колени. В ответ Луна небрежно подала ему руку, велела встать и спросила:
– С чем пожаловал?
К кругу ее придворных Оргат не принадлежал: домом ему служила заброшенная дозорная башня в Приграничье. Однако сестры Медовар знали его с давних-давних пор, со времен жизни на севере, и теперь наняли доставлять в Халцедоновый Чертог известия от Керенеля. Хорошо, что ей вовремя пришло в голову не посвящать в эти планы Аспелла, чем дальше, тем больше якшавшегося с Наследниками.
– Сейчас. Где-то здесь, – ответил паури и принялся копаться в перьях плаща, а горстью другой руки, дабы соблюсти хоть толику благопристойности, прикрыл причинное место. – Ишь, ублюдок, шустер… надеюсь, вам, Ваш-величие, удастся понять, в чем суть… а ну, поди сюда… ага! Поймал. И даже не раздавил.
Шпион с победным видом подал Луне нечто маленькое, отчаянно сучащее лапками. Да, Луна вполне ожидала, что Керенель передаст вести не в письме и даже не на словах – слишком уж риск велик, но это?..
– Паук?
– Велел мне самому изловить, – пояснил Оргат. – Так что вот, прямиком из моей башни. Ложная вдова, как их у нас называют. Вернее сказать, вдовец – он мне раз пять напомнил: самка-де не подойдет.
С этими словами он бросил паучка в инстинктивно подставленную Луной горсть. Прикосновение паучьих лап заставило ее содрогнуться.
– Вы с ним поосторожнее. Тут еще отчего-то важно, что он живой.
Паук. Живой самец «ложной вдовы» из Оргатовой приграничной башни…
Вот какое послание отправил ей Керенель.
«Отыщи нам этого Властителя Сумрака…»
Некогда Луна знавала одну особу, неизменно наводившую на мысли о пауках – свою бессердечную, невероятно жестокую предшественницу на троне Халцедонового Двора. Инвидиану.
Однако Инвидиана мертва.
Живой паук, притом самец…
– Ифаррен Видар, – прошептала Луна.
Пристань Трех Журавлей, Лондон, 11 января 1642 г.
Барабанная дробь, эхом скакавшая среди складов, выстроившихся в ряд вдоль северного берега Темзы, уступала в громкости одним только крикам толпы. Лондонские Ополченцы блюли порядок, однако держались дружески: они явились сюда не предотвращать побоище (ибо ни о каких побоищах здесь не было и помину), но позаботиться, чтобы толпа невзначай не стоптала группу людей, стоявших на пристани.
Барку, стоявшую на якорях, удерживали у причала те самые матросы и докеры, что накануне вышли на улицы, готовые защищать парламент ценой собственной жизни. Теперь они протягивали руки тем пятерым, что ждали возможности взойти на борт.
Джон Пим стоял на холодном ветру, воздев очи горе. Его благодарственная молитва тонула в гомоне зевак. Закончив, он двинулся к барке, сопровождаемый Гемпденом, Холлисом, Хезилриджем и Стродом. Теперь-то всем пряткам конец! Парламентарии приветственно махали своим сторонникам, а те отвечали благословениями и криками «ура».
Следом за этой пятеркой на борт поднялись и прочие члены Палаты общин. Фальшиво улыбаясь, Энтони устроился в середине. Полученные известия повергли его в ужас, но в эти минуты выказывать ужаса было нельзя ни за что.
Король бежал. Да, переезд во дворец Хэмптон-Корт для королевской семьи был делом вполне обычным, но не среди же ночи, не отправив вперед предупреждения о прибытии! Что ж, все это – просто признание очевидного: попытка арестовать парламентских лидеров необратимо лишила Карла благосклонности столичных жителей.
Лондон опасался нападения и подготовился к таковому. А вместо этого – одержал победу без всякого боя.