Бандит с горящей шевелюрой лежал в проходе, лихорадочно пытаясь затушить этот пожар обожженными руками. Гробовщик вглядывался в пространство, выискивая жертву в алом зареве и водя стволом револьвера.
Дым наполнял убежище. Пленников обуял ужас. Они мерзко сквернословили, пытаясь дотянуться друг до друга.
— Продажная сволочь! Падла! Сутенер! — визжала Айрис, и глаза ее были как у перепуганной кобылицы.
— Стукачка, шлюха, убью! — вопил Дик.
Они были связаны по рукам и ногам, но все же ступнями касались пола и норовили ударить ими друг друга. Стулья раскачивались, ерзали по цементному полу, мускулы натянулись, как канаты, на шеях набухли вены, грозя вот-вот лопнуть. Тела изгибались, груди вздымались и опускались, из раскрытых ртов вырывалось тяжкое дыхание. Казалось, они занимаются любовью в экзотической позе. По лицу Айрис тек пот, смешиваясь с краской. Парик упал на пол. Дик выгибался на стуле, норовя двинуть Айрис об оружейную стойку. Ножки ее стула оторвались от пола, и нечеловеческим усилием Дик повалил и ее, и себя. Айрис дико завизжала. Дик упал лицом вперед, ударившись лбом о цементный пол. Она навалилась на него сверху. Потом они перевернулись, и теперь она уже оказалась внизу, обдирая о цемент лоб и щеки. Айрис сучила ногами, чтобы оттолкнуться от стены, а Дик извивался, словно в экстазе, чтобы прокатить ее лицом по полу еще раз. Они раскачивались из стороны в сторону, пока стулья не разъединились и мужчина и женщина не откатились друг от друга, обессилевшие, неподвижные. Если раньше комнату сотрясали раскаты выстрелов, то теперь звукоуловители фиксировали вой пожара, в тайник вовсю валил дым. Ругаться уже не было сил, и Дик с Айрис лежали, глотая дым и задыхаясь.
Наверху же, в церкви, пламя от погибшего бандита наконец высветило Могильщику фигуру второго с горящей шевелюрой. Он лежал за одной из передних скамей. Могильщик тщательно прицелился между ножек скамей в видимую ему часть противника и нажал на спуск. Пуля угодила в живот. Бандит взревел, как смертельно раненный зверь, и встал, стреляя наугад из кольта. Его вопли достигли неимоверной силы, отчего сыщики ощутили противную горечь во рту. Гробовщик всадил ему пулю в грудь. Одежда запылала. Вопль вдруг оборвался, и бандит стал тяжело оседать, застыв у скамьи в коленопреклоненной позе, словно в предсмертной молитве. Он был объят огнем.
Гробовщик же, нацелив на него револьвер, кричал:
— Встань, сволочь, и умри как мужчина!
Кафедра и орган, весело потрескивая, горели, высвечивая святых, печально смотревших на происходящее с витражей. С улицы послышался вой сирены. К церкви подлетела первая патрульная машина.
Могильщик и Гробовщик пробежали через огонь босиком и, подбежав к органу, заколотили по его стенке обожженными ногами. Но стальная дверь не шелохнулась.
Когда приехала полиция, сыщики перезарядили револьверы и стали палить в пол, чтобы отыскать секретный замок. Снизу доносились вопли, дым обволакивал сыщиков. К ним присоединились их коллеги, и все вместе изо всех сил пытались открыть дверь, но это случилось, лишь когда прибыли первые пожарники с топорами и ломами.
Оттолкнув пожарников, Могильщик прошел первым, за ним Гробовщик. Он поставил стулья обратно — с привязанными пленниками. Айрис смотрела на него, задыхаясь от дыма, по лицу ее текли слезы.
Прежде чем развязать ее, Могильщик наклонился и спросил:
— Ну, сестренка, где хлопок?
За его спиной толпились пожарные и полицейские, они кашляли и что-то кричали ему сквозь густой дым.
— Освободите их и вынесите отсюда, — распорядился сержант в форме. — А то они задохнутся.
Айрис смотрела в пол, пытаясь придумать линию поведения.
— Какой хлопок? — спросила она, выгадывая время.
Могильщик наклонился так, что их лица почти соприкоснулись. Глаза его были кроваво-красными, на шее набухли вены. Его небритое лицо искажала гримаса ярости.
— Ты бы ни за что не пришла сюда, если бы не знала, — прохрипел он, кашляя и ловя ртом воздух. Он поднял свой револьвер и уставил ей в глаза.
Гробовщик вытащил свой револьвер, удерживая пожарников и полицейских на расстоянии. Его обожженное кислотой лицо неистово дергалось, в глазах было бешенство.
— Не скажешь — останешься здесь, — сказал Могильщик.
Наступило молчание. Никто не верил, что он может ‘ ее убить, но никто не вмешивался из-за Гробовщика. Тот, казалось, был готов на все.
Айрис посмотрела на обожженные ступни Могильщика, потом украдкой взглянула в его красные глаза. Она поверила.