— Какие люди?
— Взл, Аламена, да и сама Дульси. Но поди разбери, что на уме у мужчины, когда он вертится вокруг женщины. А Джонни такой горячий, такой необузданный, что я боюсь, не ровен час будет кровопролитие.
— Какую роль во всем этом играл Вэл?
— Вэл всегда был миротворцем. И поддерживал Джонни. Большую часть времени он тратил, чтобы уберечь его от неприятностей. Но и он ничего не имел против Чинка.
— Значит, враги Джонни — это враги Вэла?
— Нет, сэр, я бы так не сказала. Вэл не из тех, у кого есть враги. Он и с Чинком всегда прекрасно ладил.
— Что за женщины у Вэла?
— Никакой постоянной женщины у него нет. По крайней мере я о такой не слыхала. Хотя бывали у него увлечения. Последней вроде была Куколка. Он говорил, что никому не даст себя захомутать.
— Скажите мне вот что, миссис Пуллен. Вам не показалось ничего странного в позе убитого?
— Ну, я не знаю. — Она наморщила лоб. — Вроде нет. Близко я не подходила. Видела из окна. Но ничего такого…
Сержант пристально на нее посмотрел:
— А вам не показалось странным, что он лежал с ножом в сердце?
— Это вы в том смысле, что, мол, странно, что его зарезали? Ну да, это, конечно, странно. Кому могло взбрести в голову убить Вэла?!
— Если бы на его месте оказался Джонни, вас бы это не так удивило?
— Нет, сэр.
— И еще. Вам не показалось странным, что он лежит в той самой хлебной корзине, куда незадолго до этого упал из вашего окна преподобный Шорт?
Впервые за это время в ее глазах показался страх.
— Да, сэр, — прошептала она, схватившись рукой за стол. — Очень даже странно. Одному Господу известно, как он там оказался.
— И еще убийце.
— Да. Но имейте в виду одно, мистер Броди. Джонни, может, не пылал любовью к своему шурину, но терпел его из-за Дульси. И он бы не позволил никому его обидеть — и сам бы никогда на него не поднял руки.
Броди вынул из ящика орудие убийства и положил на стол.
— Вы когда-нибудь видели этот нож?
Она посмотрела на нож скорее с любопытством, чем со страхом.
— Нет, сэр.
Сержант оставил и эту тему.
— А когда у вас похороны?
— Сегодня в два часа.
— Ладно, можете идти. Вы нам очень помогли.
Она медленно встала и протянула руку сержанту с чисто южной учтивостью.
Сержант к этому не привык. Он представлял собой закон. Люди по ту сторону стола обычно находились и по ту сторону закона. Он так смутился, что вскочил, повалил стул и начал трясти ее руку, покраснев, как свежесваренный рак.
— Надеюсь, ваши похороны пройдут как надо, миссис Пуллен… Я хотел сказать, похороны вашего мужа.
— Спасибо, сэр. Нам остается лишь опустить его гроб в могилу и надеяться на лучшее.
Гробовщик и Могильщик почтительно проводили ее до выхода, распахнув перед ней дверь. Шлейф длинного платья Мейми волочился по полу, подметая пыль.
Сержант Броди не вздохнул. Он гордился, что никогда не вздыхает. Но он поглядел на часы с таким видом, словно ему очень хотелось бы вздохнуть.
— Двадцать минут одиннадцатого. Думаете, к ленчу управимся?
— Давайте поскорее, — буркнул Гробовщик. — Я не спал ночь и помираю с голоду.
— Тогда тащите проповедника.
Увидев отполированное сиденье табуретки в кругу ослепляющего света, преподобный Шорт остановился на пороге и вздрогнул, как овца, в которую вонзили нож.
— Нет, — прохрипел он, пятясь в коридор. — Я туда не пойду.
Двое полицейских в форме, доставивших его из камеры для задержанных, схватили преподобного под руки и силком ввели в комнату.
Он сопротивлялся, делая такие движения, словно танцевал балетную партию. На его висках вздулись вены. Глаза за золотыми очками выпучились, как у жука под микроскопом, кадык прыгал, как поплавок на волнах.
— Нет-нет, здесь витают призраки христиан-мучеников! — вопил он.
— Давай, дружище, входи и кончай представление, — буркнул один из конвоиров, грубо толкая его. — Здесь христианами и не пахло.
— Да-да! — хрипел Шорт. — Слышу их стенания. Это застенок инквизиции. Я чую запах крови невинно убиенных мучеников.
— Это потому, что у тебя шла носом кровь, — сострил второй полицейский.
Его подняли под мышки в воздух, отчего его ноги задергались словно у марионетки, и, пронеся по комнате, усадили на стул.
Трое инквизиторов стояли не шелохнувшись и глядели на него. Стул, на котором сидела миссис Пуллен, снова превратился в подставку для ноги Могильщика. Гробовщик удалился в свой темный угол.