Могильщик подъехал к тротуару и притормозил перед самым поворотом на 126-ю.
— Кто был с тобой? — спросил он.
— Ей-богу, никого.
— Плохо твое дело, — изрек Могильщик, снова наклоняясь, чтобы включить мотор.
— Погодите, — сказал Бедняк. — Я правда отделаюсь месяцем?
— Это зависит от того, какое у тебя было зрение в четыре тридцать утра и насколько хорошая память сейчас.
— Я ничего не видел, — сказал Бедняк. — Я схватил мешок и дал деру. Где уж тут что увидеть. Но может, Утюг что-то углядел. Он прятался в подворотне на 132-й.
— А где ты был?
— На 131-й. Мы договорились, что, когда подъедет тот тип из бакалеи, Утюг станет кричать «караул», чтобы отвлечь полицейского. Но он не пикнул, и мне пришлось все сделать одному и бежать.
— Где сейчас Утюг? — спросил Гробовщик.
— Не знаю. Я его сегодня не видел.
— А где он обычно околачивается?
— В бильярдной у Туза. Или внизу в «Коробочке».
— А где он живет?
— У него комната в отеле «Маяк» на углу 123-й и Третьей авеню. А если его там нет, значит, он на работе. Щиплет цыплят у Голдстайна на 116-й улице — иногда они работают до двенадцати.
Когда они подъехали к участку, Бедняк спросил:
— Вы не обманете? Если я признаюсь, то получу только месяц, да?
— Все зависит оттого, что увидел твой дружок, — сказал Могильщик.
Глава 12
— Не люблю я этих чертовых тайн, — сказал Джонни. Его мощные мускулы напряглись под желтой рубашкой, когда он с грохотом поставил на стол стакан с лимонадом. — Это уж точно, — добавил он. — Не люблю.
Он сидел, подавшись вперед, в самом центре зеленого плюшевого дивана, поставив ноги в шелковых носках на ярко-красный ковер. Вены на висках набухли, словно корни деревьев, а шрам на лбу напоминал клубок сердитых змей. Его темно-коричневое бугристое лицо было напряжено и покрыто испариной. Глаза в красных прожилках тлели недобрым огнем.
— Я уже тысячу раз тебе говорила: понятия не имею, почему этот черномазый проповедник распускает обо мне эти небылицы, — сердито повторила Дульси. Она посмотрела на его напряженное лицо и поспешила перевести взгляд на что-то менее мрачное.
Но в этой цветастой комнате ничто не успокаивало нервы. Светлая мягкая мебель с обивкой горохового цвета плохо гармонировала с ярко-красным ковром.
Это была большая комната. Два окна смотрели на Эджком-драйв и одно на 159-ю улицу.
— Мне надоели твои вопросы, а тебе, наверное, уже надоели мои ответы, — пробормотала Дульси.
Стакан с лимонадом треснул в руке Джонни. Он швырнул на пол битый стакан и налил лимонаду в новый.
Дульси сидела на желтой оттоманке лицом к комбайну Телевизор и радиола — на этажерке перед закрытым камином.
— Ты чего дрожишь? — спросил Джонни.
— Здесь адский холод, — пожаловалась Дульси.
Она сидела в одной комбинации, с голыми руками и ногами. Ногти на руках и ногах были покрыты ярко-красным лаком. На ее гладкой коричневой коже показались мурашки, но над верхней губой скопились капельки пота, подчеркивая едва заметные усики. За ее спиной, в окне, вовсю работал большой кондиционер, а на батарее крутился вентилятор, обдавая ее волнами холодного воздуха.
Джонни осушил стакан и поставил его на стол с аккуратностью человека, который очень гордится тем, что в любых обстоятельствах держит себя под контролем.
— Ничего странного, — заметил он. — Ты бы взяла да оделась.
— В одежде слишком жарко.
Джонни налил себе еще лимонаду и залпом осушил стакан. Он словно опасался, что у него перегреются мозги.
— Учти, детка, я не спятил, — сказал он. — Я хочу знать три простые вещи.
— Это для тебя они простые, — жалобно произнесла Дульси.
Его жаркий взгляд подействовал на нее как пощечина.
— Я ума не приложу, почему преподобный Шорт так меня ненавидит.
— Послушай, детка, — ровным тоном продолжал Джонни, — объясни, ради Бога, почему Мейми вдруг начинает тебя защищать, хотя я и в мыслях не держал подозревать тебя? Это мне непонятно.
— Откуда мне знать, что творится в голове у тети Мейми, — запальчиво сказала Дульси.
Увидев, как лицо его вновь потемнело от ярости, словно летнее небо от грозы, Дульси сделала большой глоток из стакана с бренди и поперхнулась.
Спуки, черный спаниель, лежавший у ее ног, попытался вскочить ей на колени.
— И перестань так много пить, — сказал Джонни. — Ты напиваешься и несешь что ни попадя.
Она стала озираться с виноватым видом, куда бы поставить стакан, двинулась к телевизору, поймала недовольный взгляд Джонни и поставила стакан на пол.