В конечном счете, подчеркивал Сталин, успех революционной борьбы определяется соотношением классовых сил. Дело не столько в тактике партии, сколько в соотношении классовых сил. Но это в конечном счете. В данном же случае китайские коммунисты, бесспорно, совершили большую ошибку — слишком соглашательски вели себя с буржуазией. Но в любом случае буржуазия, предав революцию, разоблачила себя. И теперь пролетариат в союзе с крестьянством, несомненно, осуществит новый революционный подъем.
Что касается оппозиции, то в отношении неё Сталин делает жесткие выводы: 1. Оппозиция не понимает характера и перспектив китайской революции; 2. Оппозиция не видит разницы между революцией в Китае и революцией в России, между революцией в колониальных странах и в странах империалистических; 3. Оппозиция рвет с ленинской тактикой в вопросе об отношении к национальной буржуазии в колониальных странах на первом этапе революции; 4. Оппозиция не понимает вопроса об участии коммунистов в Гоминьдане; 5. Оппозиция нарушает основы ленинской тактики в вопросе о соотношении между авангардом (партией) и арьергардом (миллионными массами трудящихся); 6. Оппозиция рвет с резолюциями VI и VII Пленумов Коммунистического Интернационала.
Сложным, противоречивым было отношение Сталина к социал-демократам. Бесспорно, на нем лежит вина за разрыв отношений с социал-демократией. Конечно, сами социал-демократы дали немало повода к разрыву. Это и предательство немецкими социал-демократами Ноябрьской революции в Германии в 1918 году, позорная роль в подавлении этой революции социал-демократического министра обороны Носке, прозванного «кровавой собакой» за расправы над восставшими рабочими, это и убийство выдающихся революционеров Р. Люксембург и К. Либкнехта, совершенные военщиной при попустительстве социал-демократических вождей.
Э. Хонеккер считал, что если бы не предательство правых социал-демократических вождей, свободная социалистическая Германия до 1933 года являлась бы вполне реальной возможностью, а не просто лишь какой-то сокровенной мечтой («Из моей жизни», с. 73). М. Вольф пишет в своей книге «Трое из тридцатых» о том, что в 1945 году в Берлине он разговаривал с одной 76-летней работницей, которая помнила все этапы рабочего движения, помнила речи Бебеля, Либкнехта (которого она знала), Цеткин, Арендзес и других. Она сказала: «Если бы Бебель был жив, он сделал бы так, чтобы коммунисты и социал-демократы шли вместе. Тогда Гитлер ни за что бы не пришел к власти. Бебель был настоящим вождем рабочих, не таким, как Эберт и другие «пролетарии в стоячих воротничках». Или: «У нас выступал Троцкий. Этот был нехороший. Настоящими были Ленин и Сталин».
Трусость австрийских социалистов — также причина и повод к разрыву. О. Бауэр, Ф. Адлер и другие утверждали, что победа пролетарской революции в Австрии невозможна, ибо её не поддержит крестьянство, находящееся под влиянием церкви и буржуазии, и что против неё немедленно будет организована военная интервенция. Между тем Н. Лезер признавал: «Не было абсолютной уверенности в том, что войска Антанты вторгнутся в Австрию, чтобы подавить революцию, нельзя также было исключать и помощь Советской России. У руководства социалистической партии не было желания идти на риск и бороться».
Позже, в 1927 году, когда рабочие Вены, возмущенные подлостью буржуазного правосудия, оправдавшего фашистов, убивших нескольких рабочих, вышли на улицы и потребовали оружие для подавления фашистов, социалистические лидеры не поддержали рабочих; они заявили, что это было бы «настоящим самоубийством». И это утверждалось, когда рабочее движение было на пике, на вершине своего подъема!
Непоследовательность лидеров социал-демократии в борьбе с фашистской опасностью больше всего возмущала коммунистов. Однако связывать социал-демократию с фашизмом — это было уже слишком. А ведь Сталин уже в 1924 году говорил и писал: «Фашизм есть боевая организация буржуазии, опирающаяся на активную поддержку социал-демократии. Социал-демократия есть объективно умеренное крыло фашизма… Эти организации не отрицают, а объективно дополняют друг друга. Это не антиподы, а близнецы. Фашизм есть неоформленный политический блок этих двух основных организаций, возникший в обстановке послевоенного кризиса империализма и рассчитанный на борьбу с пролетарской революцией. Буржуазия не может удержаться у власти без наличия такого блока… «Пацифизм» в нынешней обстановке есть утверждение фашизма с выдвижением на первый план его умеренного, социал-дарвинистского крыла» («К международному положению», т. 6, с. 282, 283).
Отсюда делался вывод: не коалиция с социал-демократией, а смертельный бой с ней как с опорой нынешней фашизированной власти.
Конечно, не следует упрощать и трактовку социал-демократии как пособника фашизма и приписывать только Сталину. Многие руководители и видные представители компартий, по сути дела, разделяли этот тезис. И отнюдь не в результате давления Сталина, а именно потому, что социал-демократия проводила, по сути, политику блокирования с буржуазными партиями и тем самым действительно была важным фактором стабилизации капитализма.
Тем не менее ставить социал-демократов на одну доску с фашистами было несправедливо. Рассматривая социал-демократию как основную опору капитализма в рабочем движении и как главного противника коммунизма, Сталин считал, что все остальные течения в рабочем движении (анархизм, анархо-синдикализм, гильдийский социализм и так далее) являются, по сути, разновидностью того же социал-демократизма.
Однако Сталин под давлением реальной ситуации корректировал свою позицию. В 1926–1927 годах он уже выступает в поддержку тактики единого фронта с социал-демократами; правда, рассматривает эту тактику как метод агитации среди рабочих, доверяющих еще социал-демократии. Так, на заседании Президиума ИККИ Сталин говорил: «Коммунисты идут вообще в блоке с реформистскими вождями рабочих для того, чтобы стать руководящей силой внутри блока, а потом во всех массовых организациях рабочего класса, изолировав и изгнав оттуда реформистов». Подобный «разоблачительный» подход к социал-демократии был, естественно, присущ и многим документам Коминтерна, вышедшим в те годы. Он был присущ концепции «класс против класса», выдвинутой в 1927–1928 годах, которая, по сути, была заострена против социал-демократов и, в конечном счете, создавала препятствие для работы коммунистов в массах…
Конечно, ряд выдающихся коммунистов видел ущербность установок типа «класс против класса», «единый фронт снизу» и так далее. В частности, К. Цеткин на VI Пленуме ИККИ в 1926 году говорила: «Рабочие не могут понять такой двойственности, когда товарищ говорит ему как члену профсоюза: «Приди в мои объятья, товарищ пролетарий; да здравствует единый фронт в профсоюзах», а как члену социал-демократической партии: «Ты — фашист, предатель, я тебя хвачу по башке».
И всё же, к сожалению, преобладающей была тенденция рассматривать социал-демократов как предателей, которых нужно разоблачать и изолировать от трудящихся. Сталин ставил вопрос жестко: без разгрома социал-демократии нечего и думать о диктатуре пролетариата. «Если внутри рабочего класса имеются две конкурирующие партии одинаковой силы, то даже при благоприятных внешних условиях невозможна прочная победа». При таком подходе объединить усилия в борьбе с фашизмом коммунистам и социал-демократам, конечно, было трудно.