Выбрать главу

Quid nunc? Cui bono?

Время? Пространство? Материя? Случай?

Когда ты умрешь - Ад? Нирвана?

Что думать о том, чего нет?

Грохочут пушки философии.

Их ядра - пустые болванки.

Динамитные кучи богословия взлетают на воздух,

Их подрывает саботажник Разум.

Назовите меня Ефраимом, ибо меня остановили

У Брода Господня, я не мог произнести

Нужный свистящий звук, чтобы пересечь реку.

Пусть я не могу выговорить "шиболет".

Но я могу сказать "дерьмовая вшивота"!

Хьюга Уэллс-Эрб Хайнстербери бьет репортера из "Тайма" по яйцам. Он вскидывает руки, и съемочная камера, формой и размерами с футбольный мяч, вылетает из его рук и падает на голову молодому человеку. Молодой человек - Людвиг Ютерп Мальцарт, Юный Редис. В нем зреет ярость из-за того, что была освистана его симфоническая поэма "Извержение Грядущего Ада", и удар камеры - та недостающая искра, от которой все в нем взрывается неудержимо. Он бьет кулаком в толстый живот главного музыкального критика.

Хьюга, а не репортер "Тайма" вопит от боли. Пальцы ее голой ступни ударились о твердую пластиковую броню, которой журналист "Тайма", получивший немало подобных пинков, прикрывает свои детородные органы. Хьюга скачет по залу на одной ноге, схватившись руками за ушибленную ступню. Она сбивает с ног девушку, и происходит цепная реакция. Мужчина валится на репортера "Тайма", когда тот наклоняется, чтобы подобрать свою камеру.

- А-а-ха! - вопит Хьюга и срывает шлем с журналиста "Тайма", она вскакивает ему на спину и колотит его по голове той стороной камеры, где объектив. Поскольку противоударная камера продолжает съемку, она передает миллиардам зрителей очень занимательные, хотя и вызывающие головокружение кадры. Кровь затемняет с одной стороны изображение, но не настолько, чтобы зрители были полностью сбиты с толку. А потом они наблюдают новые удивительные ракурсы, когда камера снова взлетает в воздух, переворачиваясь несколько раз.

Болган сунул ей в спину электрошоковой дубинкой, от чего Хьюгу сильно тряхнуло, и камера полетела с размаху ей за спину по высокой дуге. Нынешний любовник Хьюги схватывается с болганом; они катаются по полу; юнец с Западной окраины подбирает электрошоковую дубинку и начинает развлекаться, тыкая ею во взрослых вокруг себя; потом парень из местной банды выводит его из строя.

- Мятежи - опиум для народа, - ворчит начальник полиции. Он поднимает по тревоге все подразделения и связывается с начальником полиции Западной окраины, у которого, однако, хватает своих неприятностей.

Руник бьет себя в грудь и завывает:

Господи, я существую! И не говори мне,

Как ты сказал Крейну, что это не налагает

На тебя никаких обязательств по отношению ко мне.

Я - человек, я один в своем роде.

Я выбросил Хлеб из окна,

Я написал в Вино, я вытащил затычку

В трюме Ковчега, срубил Дерево

На дрова, и если бы был Святой

Дух, я бы освистал его.

Но я знаю, что все это не стоит

Выеденного яйца,

И ничто - это только ничто.

И "есть" - это есть "есть", а "не есть" не есть "есть не".

И роза есть роза, есть роза одна,

И мы есть здесь, и здесь нас не будет,

И это все, что мы можем знать!

Рускинсон видит, что Чиб направляется к нему, кудахчет курицей и пытается скрыться. Чиб хватает одно из полотен "Догм Дога" и молотит им Рускинсона по голове. Лускус машет протестующе руками, он в ужасе, но не из-за страданий Рускинсона, а потому, что может пострадать картина. Чиб поворачивается и таранит Лускуса в живот кромкой овальной рамы.

Земля кренится, как корабль, идущий ко дну,

Ее спина сейчас переломится под напором

Испражнений с небес и глубин,

Которые Бог в своей ужасной щедрости

Ниспослал, заслышав крик Ахаба:

"Дерьмо собачье! Собачье Дерьмо!"

Мне горько от мысли, что вот Человек

И вот его конец. Но постой!

На гребне потопа - трехмачтовик

Очертаний старинных. Летучий Голландец!

И снова Ахаб оседлал корабельную палубу.

Смейтесь, богини Судьбы, издевайтесь, вы, Норны!

Ибо я есть Ахаб, я есмь человек,

И хотя я не могу пробить дыру

В стене Того, Что Кажется,

Чтобы набрать пригоршню Того, Что Есть,

Все же я буду настойчиво бить.

И я, и мой экипаж, мы не сдадимся, хотя

Шпангоуты разлетаются в щепки

Под нашими ногами, и мы тонем,

Становясь частицей общей

Кучи испражнений.

И на мгновенье, которое обожжет навсегда

Око Господа, Ахаб застынет

Очертанием четким на фоне пылающего Ориона,

Со сжатым кулаком, с окровавленным фаллосом,

Как Зевс, демонстрирующий доказательство того,

Что он лишил мужского достоинства своего отца Крона.

И затем он, и его экипаж, и корабль

Ныряют и несутся, очертя голову,

За кромку мира.

И, судя по тому, что я слышу, они все еще

П_а_д_а_ю_т

Чиба встряхивает, он дергается в судороге от разряда электрошоковой дубинки болгана. Приходя постепенно в себя, он слышит голос Старика, тот доносится из приемопередатчика в его шляпе.

- Чиб, быстро возвращайся! Аксипитер вломился в дом и пытается пролезть в дверь моей комнаты!

Чиб встает и с помощью кулаков пробивается к выходу. Когда он добирается, запыхавшись, до своего дома, он обнаруживает, что дверь в комнату Старика взломана. В коридоре стоят люди из Финансового управления и техники-электронщики. Чиб влетает в комнату Старика. На ее середине стоит Аксипитер, дрожащий и бледный. Камень в нервном ознобе. Он видит Чиба и отступает, говоря:

- Я не виноват. Я был вынужден сломать дверь. Только так я мог убедиться наверняка. Я не виноват, я не дотрагивался до него.

У Чиба сжимается, сдавливается горло. Он не может говорить. Он опускается на колени и берет руку Старика. Старик слегка улыбается посиневшими губами. Он скрылся от Аксипитера - раз и навсегда. В руке зажата последняя страничка рукописи.

СКВОЗЬ БАЛАКЛАВЫ НЕНАВИСТИ

ОНИ ПРОКЛАДЫВАЮТ ДОРОГУ К БОГУ

"Большую часть жизни я сталкивался с очень немногими людьми, кто воистину верит; преобладающее число остальных - те, кто поистине безразличен. Но в воздухе витает новый дух. Очень многие юноши и девушки возродили в себе не любовь к Богу, а яростную неприязнь к Нему. Это волнует и укрепляет меня. Молодые люди, вроде моего внука и Руника, выкрикивают богохульные слова и тем самым поклоняются Ему. Если б они не верили, они бы никогда не думали о Нем. Теперь у меня есть хоть какая-то уверенность в будущем".

К ЛЕТУ ЧЕРЕЗ ЛЕТУ

Одетые в черное Чиб и его мать спускаются к станции подземки на горизонт Тринадцать-Б. Здесь просторно, стены светятся; и за проезд в подземке не надо платить. Чиб сообщает фидеобилитеру, куда им нужно ехать. За панелью - протеиновый компьютер размером не больше человеческого мозга, он делает расчеты. Закодированный билет выскальзывает из щели. Чиб берет билет, и они идут в депо - огромную полусферу, где Чиб вставляет билет в автомат, который выдает другой билет и механическим голосом дублирует информацию на билете на всемирном и местном английском - на тот случай, если они не умеют читать.

Гондолы влетают стремительно в депо, снижают скорость и останавливаются. Не имеющие колес, они плывут в гравитационном поле, которое саморегулируется по мере продвижения аппарата. Панели депо мягко откатываются, пропуская гондолу к платформе. Выдвигается переходная клеть, ее дверь открывается автоматически. Пассажиры переходят в гондолу. Они усаживаются и ждут, пока сетчатая оболочка, обеспечивающая безопасность, не сомкнется над ними. Из пазов в днище поднимаются и соединяются прозрачные пластиковые дуги, образуя купол.

Гондолы автоматически синхронизируются, ими управляют протеиновые компьютеры, спаренные для большей безопасности; машины ждут, когда путь будет свободен. Получив сигнал на отправление, гондолы выезжают медленно из депо в туннель. Они замирают, еще раз получая подтверждение, троекратно проверенное до тысячных секунды. Затем они быстро въезжают в туннель.