Я была совершенно опустошена.
– Ты ела? – спросила мама через некоторое время. По телефону полиция сказала ей достаточно, чтобы мама не засыпала меня вопросами, и я была ей благодарна. Я все равно не была уверена, что смогу говорить.
– Не думаю, что это возможно, – промямлила я.
Мама довезла меня до дома, подождала, пока я приму душ. Я приняла еще две таблетки ативана и забралась в постель. Мне было все равно, как это выглядело со стороны. Человек иногда не может принять реальность во всей полноте, и мне нужно было на некоторое время спрятаться от всего мира. Не самый здоровый способ справляться со стрессом, понимаю, но так это работало.
Я старалась поддерживать свою самооценку на должном уровне, чтобы чувствовать почву под ногами, чувствовать стабильность. Меня зовут Эмили Файерстоун. Я детский психолог. У меня есть друзья, коллеги. Мое биполярное расстройство контролируется мной годами. Меня зовут Эмили Файерстоун. Я не сойду с ума.
На следующий день было воскресенье. Я позвонила на работу и сказала, что не смогу прийти. Я помолчала, прежде чем оставить сообщение. Сказать, что я заболела? Это было не совсем так. Я точно не была в отпуске. Было ли исчезновение молодого человека уважительной причиной?
Мне было невыносимо даже про себя произносить слово «мертв», но ничего, кроме этого слова, у меня в голове не было. Паоло был предан своей лаборатории, было почти невозможно представить его вне этого заведения, где он перерабатывал данные в бесконечном стремлении разработать вакцину H1-N24. Но невозможность представить, что его нет рядом, было следствием нежелания в это верить. Отрицание в чистом виде.
Я позвонила Элли. Я не могла поверить, что она ответила. Сейчас люди обычно не поднимают трубку. Звонок – это попытка навязать себя другому человеку. Теперь все просто набирают текст. Кроме того, она недавно вышла замуж. Я была уверена, на уме у Элли совсем другое. Когда она сняла трубку, я сразу представила ее густые темные волосы, обрамляющие зеленые глаза. Элли была одновременно и лучшей, и худшей подругой по одной и той же причине: она всегда была собранна. В колледже она помнила обо всем, что может понадобиться команде в поездке, и можно было не сомневаться, что Элли захватит с собой дополнительный солнцезащитный крем или ленту, которые забыли даже тренеры. Как товарищ по команде, она всегда приходила вовремя или даже раньше.
Слова вылетали из ее рта быстро, как колибри, но ее голос был сладким, как нектар, и эта манера почему-то ассоциировалась у меня с богатством.
Позже я пожалела об этом, но тогда я рассказала ей все. Она, как всегда, внимательно выслушала.
– Ну, я, конечно, не полицейский, но работаю в участке, так что буду держать ухо востро, хорошо?
Через час после нашего разговора Элли перезвонила.
Она проговорила извиняющимся голосом:
– Ты сказала, они могут задать несколько вопросов? Так и будет. Тебе позвонит детектив по имени Андре Мейсон. Эмили, мне так жаль. Это будет быстро, я уверена. Они могут прийти к тебе, если ты хочешь…
– Нет, нет, – настаивала я. Я ни о чем не думала. Я была не в своем уме и неистово мерила кухню шагами с бесцельным упорством. – Я давно не была у тебя в офисе.
Насколько давно? Я вспомнила, что Элли была со мной в ту ночь, когда я встретила Паоло, а потом мы расстались в баре.
– Напиши мне, когда будешь на парковке, – попросила девушка. Она была полна ускоренного сочувствия. – Я выйду и войду с тобой.
Ее предложение меня удивило, но я согласилась. Думаю, Элли поняла, какой дискомфорт вызывает поход в полицейский участок практически у каждого человека. Интересно, подумала ли она о том, что произошло на крыше здания парковки тринадцать лет назад? Меня отвезли в больницу на заднем сиденье полицейской машины. Я на секунду ощутила холод наручников на горячей коже, но потом выбросила это воспоминание из головы.
– Отлично, – поспешно приняла я предложение подруги. – Спасибо, Элли.
– Отлично, – повторила она за мной с явным облегчением.
Детектив Мейсон позвонил почти сразу после того, как я повесила трубку. Его голос звучал как бас-гитара. Мы решили, что я приеду на следующее утро.
Все внутри меня хотело, чтобы это поскорее закончилось. На озере полиция предупредила меня, что такое может произойти, но я не представляла, как буду чувствовать себя в этот момент. Казалось, это было что-то среднее между «ничто не имеет значения» и «отвалите от меня». Люди обычно не ходят в полицию, потому что им нравится жизнь, напомнила я себе. Инстинктивно я взглянула на крошечный шрам на запястье, которое крепко сковали наручники той ночью, на стоянке. Затем я взмахнула рукой так, что часы закрыли этот шрам.