Румянец поблек. Дуулдн вздохнул.
— Я сердился. А потом подумал: «Это же мой милый глупый друг, обезьяна, она снова кладет палец в рот». И злость прошла. Правда, друзья?
— Он посмотрел на своих товарищей по несчастью.
— Правда, — мрачно сказали Неррл и Иггдооз. Руузб молча смотрел в пол и вытирал глаза.
Их точка зрения была такой бесперспективной, что Модьун почувствовал, что должен перевоспитать их.
— Сколько вам лет? — спросил он каждого по очереди. И впервые узнал, что их возраст колебался от двадцати шести до тридцати трех: Руузб оказался самым старшим, а человек-гиппопотам — самым младшим. Так как они были людьми-животными, они могли прожить около шестидесяти.
— Итак, — рассуждал Модьун, — вы все прожили, грубо говоря, половину нормальной жизни. За оставшуюся половину едва ли стоит бороться.
В ответ на такой аргумент люди-животные озадаченно посмотрели на него. Наконец, человек-лиса сказал взволнованно:
— Подумать только, что я здесь, в таком ужасном положении, потому что пытался быть твоим другом.
Человек был поражен. Он не понимал, какая связь могла существовать между этими двумя обстоятельствами.
— Вы намекаете, — проговорил он, потрясенный, — что здесь есть причинно-следственная связь? Это не так. Вы сделали то, что считали нужным, а потом люди-гиены сделали то, что они считали нужным. Подходя к событиям с точки зрения рационального мышления, можно понять, что эти два события не связаны. Что-то в вас говорит вам, что здесь есть связь. В действительности же ее нет.
Модьун видел, что его не понимают. Его друзья просто потупили взгляды и казались еще более несчастными, чем когда-либо. Он почувствовал внезапную жалость к ним и продолжал:
— Вы должны понимать, что никто не смог узнать смысл жизни. Поэтому каждый вид должен быть сведен к малой группе, в которой каждая личность несет в себе всю совокупность генов расы, то есть полную генетическую наследственность, — и ждать! Так как на Земле остается много представителей вашей породы, нет причины, по которой вы должны дорожить своим существованием. Очень возможно, что в этом путешествии вас все равно убьют.
Караульный громко постучал в дверь, когда были произнесены эти слова.
— Всем посетителям выйти! — закричал он через окошечко в металлической двери.
— Один момент, — попросил Модьун и повернулся к друзьям. — Ну, что вы думаете?
Большая слеза скатилась по щеке Руузба.
— Прощай, друг, — сказал он. — Я не знаю, о чем ты говоришь, но думаю, у тебя добрые намерения.
Он протянул руку.
Модьун вздохнул, когда посмотрел на Дуулдна.
— Я должен согласиться, что, если у вас такие чувства, то вам лучше пойти со мной, когда я выйду, — сказал он. — Не стоит проходить через то, чему вы так сильно сопротивляетесь. Я скажу властям, что вы считаете приговор неприемлемым. Ведь так?
Четверо людей-животных удивленно посмотрели на него. Человек-ягуар выразил сожаление.
— Как мы сможем выйти с тобой? — сказал он. — Здесь стоит вооруженный охранник.
Человек отмахнулся.
— Я только потребую, чтобы он вас пропустил — минимальное вмешательство в его мозг. И мы сможем продолжить эту дискуссию в моей каюте.
Он подумал, что, конечно, возникнет какая-то реакция со стороны людей-гиен. Поэтому, может быть, лучше пойти и поговорить с Нунули.
Прошло около часа после того, как четверо друзей последовали за ним в каюту, и раздался звонок. Модьун открыл дверь и увидел высокопоставленного офицера-гиену в форме. Тот шепотом сказал Модьуну:
— Мне снова приказано попросить вас прийти и побеседовать с хозяином Нунули. Вы придете?
Модьун вышел в коридор, включив энергетический барьер как защиту вокруг своей каюты, и сказал:
— Я готов идти немедленно.
И закрыл за собой дверь.
20
Он шел за гиеной-офицером по коридору и думал: я постараюсь доказать Нунули, каким нелогичным было это судебное разбирательство.
Пока они поднимались лифтом все выше и выше, Модьуну казалось, что жизнь чрезвычайно усложнится, если ему придется защищать четверых людей-животных и себя во время всего путешествия. Когда они шли по открытому пространству от одного лифта к другому, он подумал:
«Будем надеяться, что у Нунули есть приемлемое решение».
Когда второй лифт остановился, человек-гиена посмотрел на панель управления. На ней замигала белая лампочка. Он нажал кнопку. Бесшумный механизм открыл дверь, и офицер-гиена сказал:
— Вы войдете сами. Это частная беседа.
Когда Модьун прошел вперед, дверь мягко закрылась за ним. Не оглядываясь, он вошел в комнату величиной не более дюжины квадратных футов. Комната оказалась пустой; только на полу лежало что-то похожее на матрац. На нем на спине лежал Нунули.
Модьун сразу увидел, что это другой Нунули; он отличался от тех двух, которых Модьун раньше встречал на Земле. И, конечно, был настоящим. Им нужен один индивидуум на корабле, а другой, конечно, остался на Земле. По крайней мере, по одному в каждом месте, где нужно выполнять руководящую работу.
— Вы пришли ко мне, — сказал инопланетянин, лежащий на полу, — в то время, когда я отдыхаю от многочисленных обязанностей.
Модьун посмотрел вокруг в поисках выхода в другую комнату или чего-нибудь похожего. На первый взгляд, ничего не было видно.
— Это ваша квартира? — спросил он.
— Да.
— На борту корабля вы живете в этой каюте? — настаивал Модьун.
— Да.
Туго натянутая серая кожа на продолговатом лице, казалось, немного изменилась, словно инопланетянин пытался изобразить гримасу, соответствующую его чувствам. Это было напряжение мыслей-чувств, а не сцена, и поэтому ее было трудно оценить. Нунули продолжал:
— Может быть, вы считаете, что это помещение более аскетично, чем каюта, которую я выделил вам?
— Меня просто заинтересовал этот факт, — ответил Модьун. — Кажется, ваш комитет требует, чтобы его главные представители не проявляли личного интереса к роскоши или к другим признакам власти.
Лицо существа, лежащего на матраце, снова изменилось. Появилось мимолетное выражение, похожее на то, которое Модьун наблюдал на лице второго Нунули, хозяина Земли, когда тот улыбался, говоря о своем превосходстве. Инопланетянин сказал:
— Мы были аскетичной расой, когда комитет выбрал нас для этой высокой цели. Все, что нам нужно было, это…
Он замолчал, потом пробормотал:
— Неважно…
— Несомненно, — кивнул Модьун, — ваш биологический вид пришел к правильному окончательному выводу, что все в космосе, в конце концов, делается по какой-то причине. Так зачем приобретать имущество, кроме простых вещей, необходимых для выживания. Так?
— Нет.
Разговаривая, Нунули по-прежнему лежал. И через несколько секунд стало ясно, что ему не хочется распространяться по этому поводу. Модьун принял отказ без злобы. Он сказал:
— Я с уважением отношусь к вашей тайне.
— Естественно, — сказал Нунули. — Мы улучшили человеческую расу, чтобы она проявляла именно такое уважение к правам других. Мы заметили в них это качество и развили его с целью создать искаженный эффект. Наша цель была достигнута, поэтому ничего удивительного в вашем утверждении нет.
Модьун сказал:
— У меня есть внутреннее чувство, что ни одна связь не является автоматически полностью односторонней, как вы говорите. Например, меня раздражает ваша логика, ваш суд над четырьмя моими друзьями.
— Вы не знаете моей логики, — последовал резкий ответ.
— Правда. Но все очевидно. Вы подвергли суду четырех людей-животных с Земли из-за той роли, которую они сыграли в моем появлении на борту этого корабля.
— Что же здесь нелогичного?
— Корабль был сконструирован на Земле, не так ли? — спросил Модьун.
Нунули казался удивленным.
— Да, конечно. Мы всегда используем местные заводы и материалы, где это возможно.
— Вашими рабочими были животные с Земли? — настаивал Модьун.
— Конечно. Кто же еще? Комитет настаивает на том, чтобы использовать местную рабочую силу.
— Тогда, — сказал Модьун, — какие же могут быть у вас возражения? По определению я имею право быть на этом корабле.