Он должен знать, какая здесь есть связь.
Модьун сказал громко:
– Я могу сначала войти в ту комнату? – и показал на дверь справа.
– Конечно, – последовал вежливый ответ.
Звуки, чувства, вибрации – все говорило: «правильно».
Нунули подошел к двери, открыл ее и придержал. Когда Модьун шел к ней, он заметил, что сразу перед дверью небольшая ниша. Сама комната, очевидно, находилась дальше вправо. Он не видел комнату. Модьун подошел к порогу, не останавливаясь, перешагнул через него и вошел.
Два события произошли почти одновременно: дверь захлопнулась за ним с металлическим звуком, и лампы впереди погасли.
В неожиданно наступившей темноте, в сердце Зувгской цитадели он заколебался. Но только на секунду. Затем он прошел десять футов, повернул влево и направился к стулу, присутствие которого ощущал с помощью комбинированного сознания. Он прошел четырнадцать шагов до него и сел.
Голос из темноты сказал:
– Итак, вы позволили заманить себя в ловушку.
Несколько мгновений после того, как были произнесены эти слова, внимание Модьуна занимал тот факт, что Зувгайт, как и Нунули в приемной, говорил на универсальном Земном языке.
Как они беспокоятся из-за одного человека.
Постепенно приходило понимание. И проявился зловещий смысл слов, неважно, на каком языке они были сказаны. Модьун продолжал доверять своему первоначальному ощущению, что он правильно сделал, войдя в эту комнату. Что касается слов, он обдумывал их и изучал окружающую обстановку.
В то же мгновение, когда Модьун вошел, он ощутил тепло в теле и присутствие в помещении другого живого существа. Только одно существо находилось примерно в дюжине футов перед стулом и немного слева. В комнате стоял легкий запах инопланетян. Модьун чувствовал, что существо, от которого исходит запах, стоит и говорит с высоты по меньшей мере на один фут выше, чем рост Модьуна.
Стоял ли член комитета на возвышении? Проникающее сквозь темноту сознание Модьуна не могло сказать этого. Отсюда он сделал вывод, что Зувг – гигант ростом девять или девять с половиной футов.
Интересно!
Чувствуя теперь, что член комитета пристально смотрит на него из непроглядной тьмы, как будто он обладал каким-то особым зрением, Модьун обратил внимание на его слова.
«Стал ли я жертвой мгновенного убеждения, для которого Зувг использовал огромную силу?»
Как Модьун помнил, голос этого существа был не похож на другие, которые он слышал. И, конечно, существо говорило с поразительной прямотой. Он попал в ловушку!
Модьун закончил самоисследование. «Еще ничего плохого не случилось… Меня пока не трогают».
Когда Модьун так подумал, у него появилось другое чувство: досада. Встреча с членом комитета оказалась не такой, как он себе представлял: открытый диалог лицом к лицу. Освещение не изменялось, и темнота по-прежнему действовала ослепляюще (Модьун должен был это признать). При таком противостоянии они начали не с начала, а на пике интенсивности.
Модьун сам провел небольшое исследование.
– К несчастью, я понимаю, – сказал он, – что ваши слова и манера поведения означают, что вы не собираетесь отказаться от захвата галактики.
Первый ответ Зувга заключался в том, что он подошел ближе и теперь стоял рядом в темноте и смотрел на человека, сидящего на стуле. Потом он сказал:
– Мы, кажется, неправильно понимаем друг друга. У нас нет планов захвата. Откуда у вас такая мысль?
Модьун откинулся на спинку стула, с опозданием вспомнив, что эти же слова говорил Нунули, хозяин корабля. Тогда он представил себе последствия того, что делали люди-слуги: суетливо захватывали планеты от имени Зувгов. На Земле люди исчезли. Ганию безжалостно атаковали.
Внезапно Модьун заговорил и, констатировав неумолимые факты, сделал вывод:
– У меня создалось впечатление, что вы применяли свои методы в различных вариантах к десяткам тысяч других планет.
– То, что мы делаем, – не захват, – сказал Зувг. – Мы просто и решительно уничтожаем случайные эволюционные проявления неправильных форм жизни. Как только на планете устанавливается правильное направление эволюции, мы допускаем развитие на некоторое время, под руководством, но, в конечном счете, без дополнительного вмешательства. Никоим образом нельзя считать это захватом.
Изумленный Модьун открыл рот. И снова закрыл. В потоке слов, которые он услышал, было – объяснение.
«Господи, – подумал он, – всюду они нападают на самых приспособленных, которые пережили эволюционный отбор на своей планете».
Удивительная идея.
Даже когда человек изменял животных, такая идея не обсуждалась. И позже, когда человеческие существа, подстрекаемые Нунули, изменяли себя, они хотели только подчеркнуть черты, которые уже проявились в мутном потоке естественного отбора.
– По каким и чьим нормам проведен отбор подходящих расовых черт? – спросил Модьун.
– На каждой планете, – ответил Зувгайт, – мы выводим форму с самым большим естественным сроком жизни. Вы можете придумать лучшую норму отбора, чем долговечность?
Голос умолк. Модьун вежливо ждал, когда существо выскажется подробнее. Когда прошло несколько секунд, то по спокойному дыханию собеседника он определил, что дополнительного объяснения не будет.
– Послушайте… – начал он неопределенно. Он замолчал, посидел еще несколько секунд, а потом спросил: – Вы долгоживущая раса, правда?
– Долгоживущая – это неправильное определение. Мы бессмертны. – Голос звучал гордо. – Это одно из двух наших самых важных качеств.
Модьун предположил, что вторым важным качеством была способность Зувгайта управлять разумом других существ. Но он решил не отвлекаться на это.
И он сказал:
– Короче говоря, вы выбрали в качестве критерия качество, которое ваша раса, очевидно, приобрела путем естественного отбора без изменения. Я сказал «очевидно», потому что хочу снова вернуться к этому вопросу.
Член комитета оставался спокойным.
– Мы совершенно объективны. Мы изучали всевозможные положительные черты сотен рас…
– И, наконец, решили, что ваши собственные – самые лучшие, – взорвался Модьун, – не спрашивая, как это случилось.
– Я повторяю, вы можете придумать лучшее качество, чем долгая жизнь? – был ли в его тоне намек на раздражение?
– Да, по человеческой системе оценок, – сказал Модьун. – Но философия человека: жить и давать жить другим. – Потом он внезапно поменял тему. – Видите ли, я думаю о чертах человека, а вы о чертах Зувга. Мы оба очень субъективны, не правда ли?
Последовал холодный ответ:
– Ваши слова говорят мне, что так, как вы находитесь здесь полностью под нашим контролем, дальнейшая беседа является только тратой времени.
Итак, с этим покончено.
Модьун очень тихо сидел на стуле, пытаясь разобраться в происходящем. И, насколько он мог определить, ничего не изменилось. И в эти минуты, которые становились итогом всего, в его нервной системе не было волнения. Значит, что бы они ни делали, он этого не чувствовал. И единое психическое пространство, и космос молчали… Все ближайшее пространство двигалось в пределах атомной и молекулярной логики, не потревоженное вмешательством умов, и это наводило на мысль, что проблема внутри Модьуна, а не снаружи.
Когда Модьун с тревогой обдумывал такую возможность, ему пришло в голову, что настало время делать то, что он намеревался сделать. Правда, он не знал, с чего начать.
«Я пришел, чтобы побеседовать. Это я сделал. И беседа ни к чему не привела…»
Не зная точно, что предпринять, Модьун сказал для пробы:
– Биология – это предмет, который в результате того, что нас усовершенствовали Нунули, мы начали понимать лучше, чем кто-нибудь еще.
Из темноты послышался звук. Его издавало огромное существо, стоящее перед Модьуном. Никаких слов, только звук. Иронический смех?