Итак, Метельников не возразил, хотя мог возразить, имел право это сделать. А если бы возразил, непременно сказали бы, что он употребил власть, а там расшифровывай как хочешь; уязвленное самолюбие, упрямство, да мало ли что могло быть ответом на его возражение.
Жена посочувствовала: «Ты потерпел поражение». Метельников ее не разубеждал, в оправдание лишь заметил: «Идея нового строительства созрела до меня. Я вскочил в уже тронувшийся поезд». Впрочем, страхи оказались излишними: идею форсированной реконструкции поддержали. Ассигнования выделили в достаточном объеме, обещали, пусть неопределенно, туманно, но все-таки обещали скорректировать план. Левашов потирал руки: знай наших. Но очень скоро случилось то, чему положено было случиться. Темпа хватило лишь на полтора года. Подрядчик сроки срывал, он не справлялся с объемами, пришлось вернуться к идее поочередности. Начались поставки импортного оборудования, его рассовывали куда только могли, не хватало складских помещений. Чуть позже и того хуже: конъюнктура с импортом изменилась. Строительство, рассчитанное на три года, грозило превратиться в пятилетнее, да и то, если… Все вернулось на круги своя. Левашов делал вид, что случившееся его не касается. Метельников не сумел нажать на подрядчиков. Корректировку производственного плана должен пробивать генеральный директор, а он этого не сделал. Не сделал, согласился Метельников. И показал участникам технического совета снимки стройплощадки. Что-то было построено наполовину, что-то на четверть. И вообще вся стройка напоминала лунный пейзаж.
Второе столкновение случилось спустя полгода.
Строительство и расширение основного производства курировал главный инженер. Существовало два крупных проектных института, которые могли выполнить заказ объединения. Как часто бывает в таких случаях, опрометчиво названный Метельниковым институт, с которым он раньше поддерживал контакты, был отвергнут главным инженером уже потому, что этот институт был назван генеральным директором. Метельников не пошел на обострение, тем более что предложенный им институт посчитал сроки проектирования нереальными. Значит, придется уламывать, просить, доказывать. Другой институт со сроками согласился. Приступил к проектированию и сроки сорвал. За срыв сроков пожурили, но стерпели. Когда обсуждали уже готовый проект, выяснилось досадное «но»: конвейерные линии, которые спроектировал институт, не могут быть собраны из отечественных узлов. Импорт составлял более семидесяти процентов. В условиях изменившейся конъюнктуры с импортом согласиться на такой проект было равносильно самоубийству. Метельников в разумности проекта усомнился и передал его на техническую экспертизу. Заключение экспертов было отрицательным: требовалась кардинальная переработка проекта. Институт с выводами экспертов не согласился. Метельников проект отклонил, дело передали в арбитраж.
Метельников понимал — позиция объединения уязвима. Работа выполнена, о несоответствиях надо было думать раньше, вникать в детали проекта по ходу его выполнения. Он, Метельников, наивно полагал, что этим занимается Левашов: осуществляет негласный надзор, опекает интересы заказчика. Готовый проект лежал на столе. Надо было принимать решение. И Метельников его принял, объединение отказалось от проекта. Все было, как всегда: Метельников настаивал, Левашов возражал, отклонял доводы, впрочем, без привычного напора. Было похоже, что и сам Левашов сомневается, считает проект рискованным и не очень реальным, отсюда и вялость возражений и схоластические рассуждения о необходимости соответствовать мировым стандартам.
Разбирательство в арбитраже явилось некой кульминацией событий. Метельников был уверен, что Левашов как человек одаренный сможет непредвзято оценить масштабы своей ошибки. Его, конечно же, мучает совесть, и только болезненное самолюбие мешает ему признаться в своем промахе. Принимая решение относительно какого-либо конфликта, Метельников всегда ставил себя на место пострадавшего и в последующих рассуждениях ориентировался как бы на собственные поступки и реакции, В данном случае, если бы он оказался на месте Левашова, он посчитал бы для себя справедливым и логичным поехать в арбитраж и там, вопреки всем предсказаниям, выиграть дело в пользу объединения. Ну если не выиграть, то свести урон до минимума. Метельников послал в арбитраж Левашова. При разборе конфликта Левашов вел себя скованно, выступал дважды и оба раза путано. Объясняя позицию объединения, Левашов сказал: претензии института к объединению, в сущности, правомерны; но позиция объединения — вынужденная, она обусловлена обстоятельствами, изменившейся конъюнктурой и требованиями директивных органов. Какие требования он имел в виду, Левашов не объяснил. Дело было проиграно и решилось в пользу института.